Крестоносец - Бен Кейн

над сарацинами. Почему бы не сделать так, заслужив неувядающую славу?

Загнанный в угол, под пристальными взорами собравшихся, Филипп не мог больше отмалчиваться.

— Половину Артуа ты не получишь.

— Но это ведь совсем небольшая цена в обмен на право въехать в ворота Иерусалима и вознести хвалу Всевышнему в церкви Гроба Господня!

— Убирайся! — вскричал Филипп.

Coup de grâce, удар милосердия, коим приканчивают поверженного противника, был нанесен, и французский король не смог его отразить.

Ричард обвел взглядом обедающих, сливки Франции.

— Как понимаю, большинство вас желает исполнить священный обет, который вы дали, принимая Крест?

Он помолчал.

— Я остаюсь, — громко заявил граф Генрих.

Одна из голов склонилась в знак согласия. Затем другая.

— Да, — раздался чей-то тихий голос.

Заговорил другой человек, третий. Кивков становилось все больше.

У Филиппа затряслись губы. Он был разъярен и бессилен.

— На Иерусалим! — крикнул Ричард.

Снова повисла тишина, сердце мое тревожно заколотилось.

— Иерусалим! — раскатился под каменными сводами клич.

Я с облегчением выдохнул. Ричард не просто победил. Говоря по-военному, он сокрушил Филиппа. Взгляд французского короля свидетельствовал о том, что он никогда не забудет — и не простит — эту минуту.

По дороге из трапезной я ощутил смутное беспокойство при мысли о том, что Ричард нажил еще одного смертельного врага. Я бросил взгляд на его беспечную, улыбающуюся физиономию. Король смеялся и шутил с де Шовиньи и де Бетюном.

Если даже мой господин все понимал насчет Филиппа, он не придавал этому значения.

Оставалось узнать, как скажется понесенное Филиппом унижение на будущем Ричарда.

Желая услышать о стычке с Филиппом, Джоанна уклонялась от моих поцелуев, пока я не рассказал все до мелочей.

— Ну почему Ричард не в силах обуздать свою гордыню? — воскликнула она наконец. — Не стоило так позорить Филиппа. Пусть он его презирает, но Филипп тоже король. И так же, как Леопольд, возвращается домой. Мой брат может пожалеть об этом.

— Леопольд — это пузырь, наполненный горячим воздухом, — сказал я, помрачнев от тревоги, которую вновь пробудили во мне ее слова.

— Допустим. Но Филипп — совсем другое. Зачем делать из него совсем уж непримиримого врага?

С этим сложно было не согласиться. Мне в голову пришла мысль.

— Меня он слушать не станет, а вот тебе сделать это удобнее, — сказал я. — Что, если ты поговоришь с ним?

Она фыркнула, совершенно не по-девичьи.

— Он не станет внимать моим советам, Фердия. Я всего лишь женщина.

— Ты не просто женщина, — прорычал я, привлекая ее, покорную, к себе.

Больше мы не тратили время на разговоры.

Начинался вечер. Рис вошел в мою комнату в цитадели. Я не так давно вернулся из гостиницы, расставшись с Джоанной. Охваченный негой, я вспоминал о недавних ласках и не был готов к напору валлийца. Едва постучав, он ворвался в дверь:

— У меня новости.

Я смятенно уставился на него:

— Про короля и Филиппа?

Ответом был испепеляющий взгляд, который бы он не решился бросить на любого другого рыцаря.

— Про Фиц-Алдельма.

Смутное понимание забрезжило в моем затуманенном любовью мозгу. Враг перестал следить за моими перемещениями, но я поручил Рису в свободное от службы время наблюдать за ним. Усилием воли я выбросил из головы мысли о Джоанне.

— Выкладывай.

— Я ошивался в гавани и старался разузнать у местных, где лучше клюет рыба, когда услышал знакомый голос. К счастью, я стоял лицом к морю, а не к городу. Посмотрел осторожно через плечо — и увидел Фиц-Алдельма с де Гюнессом. — (Теперь я внимал Рису с жадностью.) — Несмотря на жару, они были в плащах с капюшонами, но я везде узнаю Фиц-Алдельма по походке, а де Гюнесса — по гнусавому говору.

— Куда они шли? Не к прорытому ли тамплиерами подземному ходу?

— Именно. Сначала горсть серебра перекочевала в руку одного из часовых-тамплиеров, потом Фиц-Алдельм перекинулся парой слов с французиком, который вышел навстречу. И все трое скрылись в проходе быстрее, чем вы успели бы прочитать «Отче наш».

А вдруг Ричард поручил моему заклятому врагу переговорить с Филиппом? Эту мысль я отбросил сразу. Доверить такое поручение Фиц-Алдельму король, наверное, мог, но едва ли он стал бы искать мира с французским монархом после того, что случилось днем. Предположение о том, что ведутся переговоры с великим магистром ордена тамплиеров Робером де Саблем, тоже выглядело сомнительным. Ставленник Ричарда, де Сабль, был твердо предан ему.

— Они пошли на встречу с Филиппом, — заявил я. — Другой причины нырять под землю нет.

Рис мрачно кивнул:

— Жалеете теперь, что не согласились, когда я предлагал сунуть ему нож между ребрами?

— Немного, — ответил я с невеселым смешком.

Рис выдал то, что сходило у него за улыбку во время приступов гнева. От такой гримасы даже святой поседел бы.

— Пока он жив, вам не знать покоя. Теперь вам известно, что он предатель, так почему ничего не предпринимаете? И де Гюнесс пусть умрет вместе с ним, в наказание за содеянное в Мессине.

О де Гюнессе тоже никто не станет жалеть, подумал я. И в следующий миг раскаялся, что пообещал Джоанне не причинять вреда Фиц-Алдельму.

— Это не составит особого труда, если де Дрюн поможет.

В голосе Риса звучала надежда.

Искушение было сильным — сильнее, чем когда-либо после исповеди, произнесенной мной перед архиепископом Вальтером в Мессине. Моего участия не потребуется. Рис и де Дрюн вполне справятся с Фиц-Алдельмом и де Гюнессом, если заняться каждым по отдельности.

Рис заметил мои колебания.

— Скажите только слово…

Я подумал о Джоанне и представил, как она спрашивает о Фиц-Алдельме после его исчезновения. Из меня и в лучшие времена был плохой лжец, а ей, чувствовавшей меня насквозь, не составило бы труда выведать истину. И то, что сам клинок вонзил кто-то другой, допустим Рис, не зачлось бы за оправдание.

— Нет, — со вздохом сказал я.

— Почему?

Я заколебался, но ненадолго. Рис заслуживал откровенности.

— Я признался Джоанне, что задумывал убить Фиц-Алдельма. Она заставила меня пообещать, что я его не трону. — Рис открыл уже рот, но я его опередил: — Знаю, что ты хочешь сказать, но если его прикончите вы с де Дрюном, разницы не будет.

— Вы рассказали ей, что он сделал в Шатору? Про Шинон и арбалет?

Голос Риса был сдавленным от гнева.

Я объяснил, что не успел.

— Она могла бы решить, что я выдумал эти случаи как оправдание для убийства.

Рис выругался:

— Ну и кашу вы заварили, Руфус.

Я пропустил мимо ушей это неуважительное высказывание — все же упрек был заслуженным — и попробовал зайти с