Сладкая жизнь в Париже. Гастрономические авантюры в самом прославленном и противоречивом городе мира - Дэвид Лейбовиц

Но все равно было много совершенно непонятных запросов, начиная с «Как вы думаете, что понравится моему отцу?» до дискуссий типа: «Хм. Хорошо, мне нравится миндаль… и шоколад я тоже люблю. но вместе они мне не нравятся. Не знаю, Дэвид. может фундук? Но мне он нравится только в сочетании с молочным шоколадом. с темным шоколадом какой-то странный вкус. Мне и миндаль больше нравится с молочным шоколадом. но только если это типа миндальной пасты, а не орехов. или ликер. Но с фундуком ликер мне не нравится. разве что коньяк. но не с миндалем. Ром — о’кей. ну, я думаю, что да. А ты что думаешь, 422 423 Дэвид? Думаю, ликер и фундук — нормально… если еще каких-нибудь орехов добавить. А можно спросить, в конфетах используется темный или светлый ром? На светлый у меня аллергия. Но не на темный».

Мне нравятся люди. Правда. Но я просто стоял со слегка приоткрытым ртом, чтобы выпускать пар, и ждал, пока они сами ответят на все свои вопросы, потому что я просто не мог. Официанты не слишком любят, когда их просят определиться с выбором блюд. Откуда им знать, что вам нравится, а что нет? Ежедневная работа в магазине была тем еще испытанием для моего характера.

Французы обычно знают, чего хотят, и заказывают без раздумий. Не раз бывало, что спешащий парижанин забегал в магазин и просил: «Мне двадцать штук. Любых, просто сложите в коробку, s’il vousplatt», и убегал, держа в руке одну из наших фирменных бирюзовых сумок.

Работа в магазине с парижскими покупателями также стала беспрецедентной возможностью окончательно отточить мое понимание французской системы числительных. По какой-то неведомой причине у французов нет конкретного названия для семидесяти, восьмидесяти и девяноста. Я слышал, это из-за какой-то войны, которая закончилась в году, оканчивавшемся на восемьдесят, и французам было запрещено употреблять названия чисел, которые следовали далее; поэтому они придумали альтернативный способ, как их произносить — quatre-vingts, четверти, или четырежды по двадцать. (И это, в свою очередь, удлиняет последующие числа: девяносто восемь становится quatre-vingt-dixhuit, или четыре раза по двадцать плюс десять плюс восемь.)

Хотя я не нашел никаких доказательств данной теории, моя война с французскими числительными была настоящей, и мне требовалась победа.

Мне повезло — Франция ввела евро в 2002 году, как раз когда я приехал, и в воздухе еще витали сентиментальные воспоминания о le franc424, который, кажется, был дорог сердцу всех окружающих, кроме меня. До сих пор есть люди, которые не понимают цены в евро и пытаются переводить их во франки. Особенно пожилые, у которых, как ни странно, меньше проблем с машиной стоимостью 163 989,63 франка, чем с той, что стоит 25 000 евро. Большой бонус для меня — числа стали короче и проще, чем раньше.

Независимо от того, насколько проще теперь стали числа, представьте, что перед вами стоят люди и выпаливают со всей возможной быстротой, тра-та-та-та-та по-французски, в то время как вы делаете все, что можете, чтобы ваш взгляд не был похож на испуганный взгляд biche425, попавшей в свет фар, силясь мысленно определить, сколько же конкретно и каких конфет они хотят, одновременно нагружая мозг еще и тем, чтобы сосчитать, сколько они должны за это заплатить.

К счастью, французы привыкли заискивать перед продавцами, так что я научился делать «парижское» лицо, когда мне делают заказ. Пряча свое замешательство, я смотрю им прямо в глаза, строю гримасу, смотрю чуть в сторону, останавливаюсь на мгновение, а затем властно вопрошаю: «Comment?» («Прошу прощения?»), так что им приходится все повторять снова, давая мне немного больше времени на осмысление.

* * *

Продавцы в парижских шоколадных магазинах используют изысканные щипцы426, чтобы собирать ими заказы. И так как во французском языке h не произносится, важно не путать их с les thongs, то есть шлепанцами, или thong, что значит le string427.

У Патрика Рожера от сорока до пятидесяти разновидностей шоколадных конфет, которые нужно набирать щипцами (без h), и они никак не подписаны. Это было бы слишком просто. К счастью, я их хорошо запомнил, будучи постоянным покупателем на протяжении многих лет, так что у меня было хорошее начало. Я уже знал конфеты с ромом и изюмом — они без начинки, только крупная изюминка сверху; avoine (овсяные), что тоже просто, потому что у них сверху овсяные хлопья; с сычуаньским перцем, где подсказкой служило немного молотого перца сбоку. (Вру — эти три были единственными, которые я запомнил. И раз они единственные были с «подсказками», меня можно обвинить в жульничестве.) На самом деле я и не представлял, как распознать остальные, потому что различия во внешнем виде были совсем ничтожными. Может, мне следовало начать носить очки?

У vanille было несколько точечек в углу, отличающих их от feuillantine (с хрустящей нугой), которые выглядели точно так же, за исключением микроскопических линий, настолько тонких, что даже мсье Брайль их не смог бы «прочитать». Citron vert (лайм) я продолжал путать с citronnelle (лемонграссом), поскольку и у тех, и у других был зеленый оттенок. И я продолжал называть шоколадные квадратики, заполненные каштановой начинкой, marron, чем сильно путал покупателей, потому что marrons — это несъедобные каштаны, а съедобные — chataignes. Меня при этом немало смущало то обстоятельство, что в магазине также продавались цукаты из каштанов под названием marrons glaces.

Упомянув, что конфеты никак не были помечены, я покривил душой: на коробках присутствовали этикетки, но покупателям их было не видно. Даже если бы они их увидели, не думаю, что это имело бы значение, так как названия не были понятны вообще никому. Следуя особой французской логике, вместо того, чтобы обозначить сорт конфет, скажем — «кофе», «ваниль» или «апельсин», этикетки щеголяли гораздо более точными определениями, такими как harmonie, plenitude и fascination427 428. Не путайте меня. Я весь desir и amour429. Но не говорите мне о шоколаде, который я продавал. Потому что desir были конфетами с пралине, а amour — с фундуком, как мне стало известно позже.

Будучи главным по шоколаду, я сжимал своими немаленькими пальцами щипцы явно дамского размера, а посетители неизменно просили меня разъяснить, где какой вкус. Снова и снова. Возможно, раз по двадцать или тридцать за одно утро. Умножьте это на сорок-пятьдесят конфет, и вы быстро поймете, каково мне было.