Отрок московский - Владислав Русанов

Словно порыв ветра рванул верхушки елей, но ни единой снежинки не взлетело с черной хвои.

Чернокнижник набрал воздуха побольше и громко прочитал, подглядывая в тетрадь.

– Нинуам! Небиру! Ашарру!

Де Виллье ощутил озноб между лопатками. И вовсе не холодный ветер казался тому виной. Мрак сгущался. Дыхание замерзало на усах и бороде.

– Есизкур! Иркингу! Лугалугга!

Со свистом втянул воздух один из сержантов. Под ногами слабо задрожала земля.

– Лугаланна! Думудуку! Аранунна! Лугалдурмах!

Ветер гудел в лесу. Деревья словно шагнули, обступая поляну плотным кольцом.

– Пагалгуенна! Лугалабдубур! Зулуммар!

Звуки в ельнике все больше и больше напоминали голоса. Будто бы обитатели потустороннего мира перекликались в тоске, жаловались на горькую судьбу.

– Зулум! Гилма! Сирсир!

Дрожь земли усилилась. Казалось, что твердь ходит под ногами, будто палуба корабля в открытом море. Де Виллье чувствовал такое лишь однажды – в горах Далмации, когда чудом остался жив, а половину обоза погребла сошедшая со склона каменная осыпь.

– Энбилулугугал! Хегал! Эпадун!

Голос чернокнижника сорвался на хрип, а рыцарям и сержантам почудились неясные тени, кружащие в стремительном хороводе вдоль границы, очерченной ремнем из змеиной кожи. Но, хвала Иисусу Христу, внутрь они проникнуть не пытались.

– Захгурим! Захрим! Сухгурим!

Вдали жалобно завыли волки. Беспощадные ночные охотники почуяли и увидели нечто, напугавшее их до кончика хвоста. Чаща ответила раскатистым хохотом. «Может, просто филин? – подумалось брату Жерару. – Или нечто похуже?»

– Зиуккинна! Туту! Асаруалимнунна!

Рядом с собой де Виллье услышал отчетливое клацанье зубов. Прежде чем испугаться, он догадался присмотреться повнимательнее. Брат Франсуа стоял, вцепившись в рукоять меча. Зубы молодого рыцаря выбивали частую дробь.

Казалось, стонал сам мрак. Нет, не просто мрак, а Истинная Тьма, Мать Миров и Богов. Та, что была прежде всего в этом мире и что останется после гибели всего, что в нем есть.

– Асаруалим! Намтиллаку! Асарулуду!

Язычки пламени, венчавшие свечи, вспыхнули, подобно звездам, накрыли пентаграмму сияющим зеленоватым куполом.

Де Виллье нащупал ладонь брата Франсуа и крепко пожал ее. Кожа молодого рыцаря была холодной, как лед.

– Нарилуггалдиммеранкиа! Луггалдиммеранкиа! Барашакушу!

Начертанные кровью линии загорелись тусклым багровым светом. Точки пересечения пульсировали, отчего магические предметы, расставленные в них, увеличились в размерах.

– Марутукку! Марукка! Мардук!!!

Снег внутри пентаграммы быстро таял, поднимаясь кверху парком. Обнажилась черная, усыпанная хвоей земля. Еловые иглы от жары скручивались и шевелились, словно червяки. Со стороны это выглядело так, будто бы сама земля шевелится, расползаясь к краям замыкающего рисунок круга.

– Ии-Аи-Нг-Нгах-Хи-Лл-Геб-Фаи-Тродог-Уаххх! – почти взвизгнул Грамбло, бросая тетрадь и воздевая руки к небу.

Земля в пентаграмме вспучилась, как кротовина, но свечи не сдвинулись ни на долю дюйма, продолжая стоять ровно и озарять поляну зеленоватым призрачным светом.

Появилась голова чудовища. Длиной не меньше конской, но гораздо шире. Очертаниями она скорее напоминала вепря, если бы кабаньи клыки не загибались вверх, а вытягивались вдоль рыла, расширяясь на концах наподобие лопаток. Но вместо свиного «пятачка» она заканчивалась мясистым отростком. Вроде хвоста, только на носу.

Маленькие красные глазки почти терялись в кожистых складках. Плоские, лопухообразные уши прижимались к голове.

Кто-то из сержантов охнул, а брат Франсуа странно всхлипнул горлом.

– Ты пришел, Шонарфавн… – благоговейно произнес чернокнижник.

Удлиненное рыло зашевелилось и вытянулось в сторону ученого. Видел ли демон человека или нет, неизвестно. Но он наверняка чуял его запах и исходящее от тела тепло.

– Подчиняю тебя своей власти, порождение недр земных! – выкрикнул Грамбло, вытягивая вперед ладони с растопыренными пальцами. – Пятьюдесятью именами Мардука, сына Владыки Энки, Властелина Чародеев, поправшего Тиамат, Властелина Тьмы, Владыки Хаоса, Нерожденного, Повелителя Ратей Демонов Ветра, Чароодаривателя, Главенствующего над Змеей! Служи мне!

Шонарфавн зашипел тихонько, высунулся из земли еще больше. Де Виллье сумел разглядеть покрытое короткой плотной шерстью веретенообразное тело, похожее на выдру-переростка, и пару ног, толстых, с широкими когтями, приспособленными, чтобы рыть глину и чернозем, раздвигать и раскалывать скалы. Позади первой пары лап виднелась вторая. Потом третья…

«Да это же сороконожка какая-то!»

– Слушаюсь и повинуюсь… – неожиданно мелодичным голосом проговорил демон.

Бывший прецептор без труда понял слова его речи, очень близкой к сарацинской, но изобилующей глухими согласными и более отрывистой.

– Ты должен разыскать отряд рыцарей Храма! Они идут на северо-восток. Полтора десятка людей и коней. Во вьюках – великое сокровище. Оно по праву принадлежит нам. Ты поможешь его вернуть.

– Слушаюсь и повинуюсь…

– Иди! – властным жестом алхимик отпустил демона.

Со звуком, напоминающим одновременно мурлыканье огромного кота и скрип точильного камня по стальному клинку, Шонарфавн скрылся.

Мгновение, и потухли линии пентаграммы.

Еще мгновение, и, мигнув, исчезли зеленые огоньки свечей.

В полном мраке де Виллье услышал звук падения тела, но на помощь мэтру Грамбло пришел, лишь трижды осенив себя крестом и прочитав «Symbolum Nicaenum»[152].

Полоцк встречал гостей ярким синим небом и ослепительно сияющими куполами Софийского собора, возвышавшегося над стенами детинца, именуемого тут не слишком остроумно Верхним замком. Через замерзшую Двину черной лентой шли сани, доверху груженные мешками и корзинами. Кое-где мелькали разъезды крестоносцев в белых плащах с красным крестом. Ливонское ландмайстерство готовилось к войне с Литвой всерьез. Впрочем, как мелкие пограничные стычки, так и решительные сражения происходили между немцами и литвинами не один десяток лет. И никто не мог взять верх. То Витень бил рыцарей под Турайдом, то они его под Рустенбергом. Очень часто в дело вмешивалась Рига, где местные архиепископы никак не могли прийти к согласию с Великими магистрами, кто же должен нести свет веры диким племенам, населявшим земли около моря Варяжского – Семигалию и Лифляндию. Вот так и на этот раз. Умирая, князь полоцкий завещал город архиепископу Фридриху Пернштейну, выходцу из францисканцев, с которыми у тевтонцев всегда были трения. Но крестоносцы, мягко говоря, плевали на завещания каких-то там князьков и вошли в город, чем вызвали недовольство великого князя Витеня, сына Будивида, который успешно отражал набеги Ордена на земли Жемайтии. Великое княжество Литовское набирало силы, а ливонцы нуждались в передышке. Вот они и продали город…