Любовь властелина - Альберт Коэн

— Антуанетта, вы и вправду простите меня, что я опоздала?

— Да нет, Эммелина, погодите, вы вовсе не опоздали.

— Ладно, ладно, дорогая, я же знаю. Я пришла без двадцати пять, а обещала прийти в четыре. Я не сдержала слово, и мне теперь очень стыдно. Но вы знаете, у меня сейчас малышка-горничная из Берна — так вот уж она мне показала!

Послушать мадам Вентрадур, так создавалось впечатление, что ее окружали слуги-карлики; все горничные, которые когда-либо у нее работали, квалифицировались как «малышки». С тех пор, как мадам Дэм познакомилась с ней на курсах кройки и шитья, у мадам Вентрадур были последовательно малышка-испаночка, малышка-итальяночка, малышка из Во, малышка из Арго и, самая ужасная из всех, малышка из Берна, которая явилась причиной ее опоздания. Закончив рассказ о ее преступлениях, она достала из сумки флакон с английской солью и вдохнула. Ох, эти слуги сведут ее с ума!

— Послушай, дорогой, — с присущим ей благородством сказала мадам Дэм, обернувшись к Адриану, — наша дорогая Эммелина тебя простит, я объясню ей все обстоятельства, но мне кажется, что вы с женой должны сейчас нас покинуть. Тебе нужно закончить укладывать вещи, вам обоим надо переодеться, у вас как раз будет достаточно времени. Я вам все объясню, дорогая.

Адриан поцеловал руку мадам Вентрадур, сразив ее окончательно, и попрощался. Он обнял месье Дэма, затем мадам Дэм, которая долго удерживала его в объятиях, притиснув к своим вялым прелестям, и умоляла писать почаще. «Хоть коротенькое письмецо, но чтобы твоя ма — муууля знала, что с ее Диди все в порядке». Ариадна попрощалась с обеими дамами и с маленьким старичком, который был взволнован и счастлив тем, что у него был общий секрет с невесткой. Да, они уже заранее тайком попрощались! И обнялись, и поцеловались! И она подарила ему свою фотографию, попросив, чтобы он хранил ее у себя и никому не показывал! И он улыбался про себя этим воспоминаниям после ухода молодой пары, в то время как мадам Дэм объясняла своей дорогой Эммелине, что Адриан с женой приглашены сегодня на великосветский ужин к весьма высокопоставленному человеку, а потом он отправится «за границу с дипломатской миссией, чтобы обсуждать всякие проблемы с крупными политиками».

— И теперь, дорогая, если вас это не заграничит, простите, не затруднит, пройдемте за стол. Ох, я знаю, что времени у нас полно, наш поезд отправляется только в семь сорок пять, но поскольку мы договаривались на такой полдник-ужин, я пропустила сегодня полдник и у меня буквально живот свело от голода. И потом, если мы рано покюшаем, у нас останется время поболтать в чисто дамском кругу, пока Ипполит будет совершать последние приготовления. Сейчас еще нет пяти, а такси наше заказано на четверть восьмого. В нашем распоряжении больше двух часов.

— Но здесь моя машина, дорогая, я могу попросить моего водителя отвезти вас на вокзал, и мне это не составит труда, поскольку это по дороге. Но вот только, конечно, ваши вещи могут попортить обивку в машине, но, что делать, я могу с этим смириться. Может быть, эта жертва принесет мне радость, в любом случае я на нее готова.

— Спасибо, дорогая, спасибо от всего сердца, но я себе этого не прощу, да и к тому же ваша машина такая древняя, что она может и не утащить все наши вещи. Да, кстати, мой Диди собирается приобрести новый «кадиллак» по возвращении из миссии. Да, великолепную машину. Ну вот, пройдем к столу. Вы уж извините нехватку у нас прислуги, но я вам рассказывала о наших обстоятельствах, моя бедная Марта уехала, Мариэтта так нас подвела, а приходящая домработница появляется только по утрам. Поэтому все уже стоит на столе, кроме перьвого. Так что, если вы не против, пройдем в столовую. Ипполит, подай руку нашей дорогой Эммелине.

Мадам Вентрадур воодушевленно села за стол, положила справа от себя диетические хрустящие булочки, которые сама принесла, те самые, проверенные, купленные у семейного булочника, дружески их похлопала, растянула губки бантиком в улыбке и поглядела воскресшими глазами на расставленные перед ней вкусные яства. Мадам Дэм вновь извинилась — почти все холодное, в связи с нашими обстоятельствами, а потом в шутливом тоне обратилась к супругу и попросила его побыть сегодня горничной. Поняв все с полуслова, поскольку урок ему преподали заблаговременно, месье Дэм поспешил на кухню.

Он вернулся с дымящейся супницей и разлил суп по тарелкам, незаметно выкроив для себя двойную порцию; от удовольствия его глаза стали еще круглей. Но в момент, когда он уже собирался погрузить ложку в суп, мадам Вентрадур неистово прижала руку к груди и издала крик смертельно раненной птицы. Месье Дэм сразу понял, в чем дело, и опустил голову, застыдившись: какой ужас, он чуть было не начал есть, не дождавшись молитвы! Дражайшая Эммелина, повинуясь как всегда порыву чувств, вцепилась в руку дражайшей Антуанетты.

— Ах, дорогая, простите, простите! Простите, если я вас обидела! Ах, я не должна была заставлять вас делать что-то, что вам неприятно!

— Но, дорогая, вы же прекрасно знаете, что мы всегда читаем молитву за едой и нам это вовсе не неприятно, наоборот, слава богу. Просто бедняга Ипполит иногда бывает рассеян.

— Ах, простите, дорогой, простите, — вскричала мадам Вентрадур, поворачиваясь к месье Дэму. — Простите, что я вас обидела!

— Но уверяю вас, я соверсенно не обизен, мадам.

— О, скажите, что прощаете меня! Я была неправа, я казню себя за это! — Тут ее голос стал таинственным, ностальгическим, сладострастным. — Но для меня это такая огромная радость, вы же знаете, не так ли, огромная, о да, Боже милостивый, обращаться к Тебе. — Она поняла, что уже уклоняется в сторону молитвы, и выровняла направление. — Такая большая радость обращаться к Нему, перед тем как съесть то, что Он Сам в Его великой милости пожелал послать мне! Благодарственная молитва делает меня счастливой, — простонала она гнусавым от слез голосом. — Ох, простите, я вас тут всех шокировала!

— Но, дорогая, — сказала мадам Дэм, которая сочла, что Эммелина несколько перегибает палку, — тут не за что просить прощения!

Бесстрашная в своем горе, мадам Вентрадур продолжала стоять на своем и, пока месье Дэм рассматривал холодеющий суп, еще раз попросила прощения, ведь она никак, никак не может обойтись без молитвы перед едой! Лишиться Его святой милости, ни за что! О, простите, простите! Всхлипывая и содрогаясь, она впилась в руку совершенно обалдевшего маленького старичка, закрыла глаза и предалась агонии.

— Ох, мне плохо, простите, мои английские соли, ик, пожалуйста, соли в ридикюле в вестибюле, флакон на столике, ик, ик, флакончик, столик, простите меня, столик, флакончик.

В должной мере навестибюлившись, наридикюлившись и нафлаконившись, а затем и вынюхав целиком маленький зеленый флакон солей, она возвратилась к жизни и одарила улыбкой ангела, оправившегося от тяжкого недуга, месье Дэма, который мрачно созерцал суп. (А вот мне интересно, неузели Богу угодно, стобы я весьно ел холодную еду из-за их молитв.) Из вежливости мадам Дэм предложила дражайшей Эммелине прочитать молитву. Мадам Вентрадур, еще слабым и надтреснутым от пережитого волнения голосом сказала, чтобы Антуанетта не беспокоилась, она уступает ей эту великую радость, и уверила, что вполне могла бы обойтись без молитвы. Каждый раз, когда эта особа уверяла, что вполне могла бы что-то сделать, понимать следовало наоборот. В данном случае она надеялась, что мадам Дэм возвернет ей любезность и попросит прочесть молитву именно ее. Однако дражайшая Антуанетта не настаивала, потому что дражайшая Эммелина известна была своими бесконечными молитвами, можно даже сказать, проповедями, в которых она пережевывала все дела и делишки за день, сопровождая свою речь вздохами и прочими слащавыми звуками. Она нацелила крупный острый нос на крем из проросшей пшеницы и прикрыла глаза. Мадам Вентрадур тоже, в свою очередь, занырнула в мистические глубины, месье Дэм схватился обеими руками за голову, чтобы сосредоточиться, поскольку ему далеко не всегда удавалось получать удовольствие от этих долгих словопрений с Богом. (Ну, в воскресенье, это понятно, мне дазе нравится, но три раза в день, это уз слиском!) Он сосредоточился, бедненький, подавляя в себе сильнейшее желание почесать в затылке, сосредоточился, но не мог помешать себе поглядывать через раздвинутые пальцы на суп, который уже не дымился и стал скорей всего едва теплым. (И потом, разрази меня гром, я соверсенно уверен, сто Бог и так нами занимается, без того стобы мы Его об этом непрерывно просили, и вообсе он все знает, так засем зе к нему приставать со своими объяснениями?)