Египетский манускрипт - Борис Батыршин

Все это было крайне подозрительно и отдавало нехорошим душком; и Яша, здраво поразмыслив, решил посоветоваться с Николкой. В конце концов, только на него Яков мог положиться полностью; даже Корф, хотя и был Яше симпатичен, не вызывал пока такого доверия.

Николка выслушал его со всей серьезностью. Сам он не испытывал подобных чувств по отношению к новым знакомцам лейтенанта, однако же вполне доверял Яшиному чутью. В итоге было условлено, что тот продолжает тайное наблюдение за студентом Лопаткиным, не оставляя, впрочем, вниманием и Геннадия. Заодно Яша припомнил и о том, что пристрастный к кокаину бомбист работает на злодея Ван дер Стрейкера, так что упускать его из виду никак не следует. Николка, осознав важность задачи, немедленно вызвался помочь.

Предстояло нанести визит бельгийцу, так что Яша собирался наладить с Николкой связь с помощью оставленных Олегом Ивановичем раций. Иностранный злодей уже успел доказать, что крови он не боится, – а значит, пусть за каждым твоим шагом следит добрый друг, готовый, если надо, прийти на помощь.

Но на деле это оказалось не так просто. Привыкнув к мысли о всемогуществе техники двадцать первого века, Яша и мысли не допускал, что у нее могут быть хоть какие-то ограничения. Спасибо Николке, который изучил приложенную к приборчикам инструкцию; правда, многого из того, что там было написано, он не понял, но главное уловил.

Дальность работы в городе – 3–5 км.

Дальность работы в лесу – до 10 км.

Николка пересчитал километры в привычные версты, и мальчики приуныли. Выходило, что рации будут работать всего-то версты на две, может, на четыре – да и то если позволят загадочные «условия приема». А от Перловки до Хитрова рынка, куда, собственно, и собирался Яков, никак не меньше десяти верст.

Оставалось одно: в условленное время Николка приезжает в Москву и находит место, откуда они с Яшей будут слышать друг друга. И дальше – «действует по обстановке»: еще один заимствованный из будущего оборот речи.

Что ж, решено; мальчики условились и о времени «выхода в эфир», и об особых словах – на случай, если придется говорить при посторонних. Так, Дрона договорились именовать «дылдой», Геннадия – «очкариком», а бомбиста Лопаткина после недолгого спора было решено оставить «студентом».

Вечерело; Яков трясся в вагончике дачного поезда и обдумывал планы на завтрашний день. Главное – это, конечно, поиски бельгийца; молодой человек не сомневался, что студент Лопаткин в самом скором времени выйдет на связь со своим заграничным покровителем. Колеса «пфлуговского» вагончика усыпляюще стучали на стыках рельсов, и Яша, пристроившись в углу деревянной скамьи, задремал.

Комментатор старался вовсю: «Благодарим всех участников фестиваля «Времена и Эпохи – 2014» за великолепное зрелище, напомнившее нам, москвичам, о столетнем юбилее грозных событий начала двадцатого века, о Первой мировой войне; о славе русского оружия и о патриотическом духе наших дней!»

По рядам реконструкторов прокатилось слитное «ура»; старались все: и русские пехотинцы в гимнастерках цвета хаки, и немцы в фельдграу, и стоящие на фланге сумские гусары – белорусский клуб, чья эффектная сабельная атака, вслед за трещавшим пулеметами «Остином»[70], завершила потешную баталию.

Корф сидел на тонконогом гнедом коне; животное нервно прядало ушами после каждой волны приветственного клича. После третьего «ура» барон вырвал из ножен палаш, вскинул его в приветственном салюте. Ряды опять взревели, а барон, чуть помедлив, опустил руку, держа палаш наотлет, и поднял коня на роскошную вертикальную свечку, заставив на несколько секунд замереть в этой позе.

Теперь взревели и трибуны: зрители, окружавшие поле, неистово приветствовали барона. Вокруг Корфа, превратившегося на миг в конную статую, жужжал маленький квадрокоптер телевизионщиков, но барон не обращал никакого внимания на мудреный аппарат: в глазах его проходили по Царскосельскому плацу ряды Конной гвардии и преображенцы…

– А ведь хорош! – Уланович, бессменный руководитель одного из известнейших клубов исторической реконструкции «Литовский уланский полк», восторженно подтолкнул Каретникова локтем. – И где вы, батенька, откопали эдакого молодца! Удивительно, однако, как это мы его раньше не приметили…

Матвей Петрович привел Корфа к кавалеристам, готовившим лошадей для предстоящей баталии, примерно за полчаса до ее начала. На плац-театр уже подтягивались нестройные колонны пехоты, фыркали моторами броневики; однако же кавалерия, чей выход был запланирован лишь под конец выступления, пока не торопилась.

Увидев лошадей, барон приободрился: механические и градостроительные чудеса, которых он вдоволь насмотрелся за последние три с половиной часа (Ромка вез Корфа в Коломенское на такси, и барон всю дорогу не отрывался от окна), уже порядком его утомили. Так что он искренне обрадовался и лошадям и людям в непривычной его глазу военной форме, с саблями на портупеях; и родным до боли запахам навоза и лошадиного пота, пропитавшим мундиры этих потешных, но все же таких серьезных кавалеристов.

Больше всего Ромка боялся, что барон в такой ситуации поведет себя высокомерно, – в самом деле как еще конногвардейцу, аристократу, кавалеристу до мозга костей реагировать на этих «конников выходного дня», нацепивших царские мундиры на потеху зрителям? К счастью, он ошибся. Корфу хватило такта понять, что люди, предающиеся этому странному, на его взгляд, занятию, на самом деле горячо увлечены своим делом. А если они сидят в седле не так, как это подобает чинам регулярной русской кавалерии, – так это вполне простительно для тех, чья жизнь проходит в окружении мудреных механизмов.

Реконструкторы окружили Корфа плотным кольцом; мундир и амуниция барона вызвали у них совершеннейший восторг. Не обошли вниманием и Ромку – особенно любителей военной истории порадовала винтовка Крнка. Ее передавали из рук в руки; клацали затвором, вскидывали к плечу. А молодой человек с ужасом думал о том, что не успел выбросить из подсумков боевые патроны; подполковник, в точности выполняя просьбу барона, прислал полное оснащение нижнего чина Троицко-Сергиевского резервного батальона, включая сюда и положенные по уставу огнеприпасы. Ромка обнаружил их уже здесь, в Коломенском, когда принялся прилаживать на себя амуницию, – и покрылся холодным потом, вспомнив, как вежливые полицейские пропустили их, как участников шоу, мимо рамок металлоискателей. А что было бы, прояви они бдительность?

Общение барона с реконструкторами-кавалеристами закончилась ожидаемо – к нему подвели коня, и Корф, предварительно подергав какие-то ремешки (Ромка не разбирался в лошадиной упряжи), взлетел в седло. Реконструкторы расступились; барон несколько раз крутанул коня на месте, пустил короткой рысью, а потом пошел размашистым галопом. Доскакав до дальнего края поляны, Корф развернулся, выхватил палаш и, выставив его между ушами лошади, как пику, пустил коня в карьер. Зрители зааплодировали, и уже через несколько минут было решено, что барон примет участие в шоу. А так как снежно-белый мундир, кираса и каска с литым орлом мало подходили к окопам, пулеметам и запачканным землей гимнастеркам, Корфу предложено было принимать заключительный парад участников баталии, что он и проделал с истинно лейб-гвардейским блеском.