Счастливчик - Сергей Костин

– Во время перехода через границу мы натолкнулись на зеркальный научный корабль. Я в это время находилась в первом «Зеркальном гробу» и успела. Вероятно, вторая Яни­на допустила оплошность и погибла. Но иногда мне кажет­ся, что в настоящее время она находится на нашей террито­рии. Согласно законам зеркальности.

– Ты не похожа на Ночного Охотника.

– Папа готовил меня с детства. А физическая подготов­ка совсем не обязательна для агента—женщины.

– Что за сокровища, про которые ты мне мозги вкручи­вала?

Янина впервые за всю беседу рассмеялась.

– Так я называла того юношу. Из снов. Сокровище. И я искала именно его. И, кажется, нашла. Ты уважаешь меня, муж мой?

Стоп, стоп, стоп! Неужели все так далеко зашло? Я ни­чего не помню. Я абсолютно ничего не помню.

– Я ничего не помню. И именно поэтому…

– Ты все помнишь, Счастливчик. И не говори мне не­правды. Не забывай, что я тоже Ночной Охотник.

Действительно. Мало ли чего я не помню. Ну и что? Было так было. Но это не дает ей никакого права… А, к Великому Светилу все. Сознайся, Чат, что все время ты го­нялся за этими словами. Ты гонялся за своим сокровищем.

Вздохнем. Улыбнемся. И скажем:

– Я тоже уважаю тебя, жена моя.

Дурная привычка после всяких слов сразу же душить меня за горло длинным и нежным языком. Теплым язы­ком. Ласковым языком.

– Эй, ребята! Я вижу вы неплохо проводите время?

Я оторвался от Янины и посмотрел вверх. Вот ведь под­лец. Ничего святого.

На бесконечно длинном кабеле висела автономная ка­мера.

– Да пошли его подальше. – Янина томно потянулась. Женщины никогда не поймут настоящей гордости мужчин. Впрочем, я выполнил указание девушки, жены, товарища. (А как мне ее вообще называть?)

– Значит, вам хорошо? – не унималась камера. – Сей­час станет плохо.

Камера взлетела вверх и на нас почти сразу посыпались комья земли.

– Что он делает?

– Трамбует, – спокойно пояснила Янина. Спокойная до безобразия.

Землепад усилился, и я разглядел, как сверху опускает­ся пятно блина размерами как раз под ямку. Блин двигался с такой скоростью, что я даже сам не успею смыться, не говоря уже о Янине.

– Пока ты находился в отключке, я там приготовила подарок.

Янина указала на дальний угол. Именно оттуда доно­сился корябающий звук.

– Не бог весть какое, но начало Дороги есть. Но даль­ше камень, я не смогла.

Ай умница.

Даже не Дорога, а выемка в стене, но полностью укры­вающая нас от пресса.

– Он не остановится на этом. Пора браться тебе за ра­боту. Обо мне не беспокойся.

Что мне оставалось делать? Только идти по Дороге. В какую угодно сторону. Главное – уйти из ямы. А там видно будет.

Приятно пройтись по весеннему лесу километра четы­ре. Одно удовольствие пробежаться по ромашковому полю километра четыре. Блаженство прошлепать по утренней лу­говой росе километра четыре. Но нет никаких приятностей, удовольствий, блаженств прокопать четыре километра Дороги. Плюс поправка на уклон и дуговое вращение.

Чертова планета, Великое Светило меня прости. На всем пути одни только камни, камни и еще раз камни.

Тут не до радостных восклицаний. Пальцы болят, ноги болят. Спина гудит. Воздуха на двоих не хватает. Янина ску­лит. А мне так хорошо.

Я бросил работу и уткнулся лицом в переработанный камень.

– Чат! Что ты?

Я проглотил кусок пыли и поджал под себя кисти рук.

– Мы не выживем.

Янина все видела. Янина все понимала. Вот уже десять долгих дней мы карабкались по Дороге. Ни капли воды. Ни заморыша—червячка. Только сплошной камень. И не видно края каменной Тверди.

– Ты сможешь… – Она сама не верит в слова.

– Впереди еще как минимум около километра. Это три дня. Если найдем воду.

Янина молчала. Что могла сказать эта милая девушка? Что доверила мне свою жизнь? Что поверила Ночному Охот­нику?

– Я не хочу умирать. – Странные слова. Кто этого хочет? Жизнь сладка, жизнь прекрасна, жизнь удивительна. – Не­ужели здесь нигде нет хоть глотка воды?

Я ничего не чувствовал. Обычно Ночные Охотники спо­собны распознать скрытый водоем на расстоянии ста мер. За все время Дороги я не почувствовал даже капли влаги. Сухая, безжизненная планета.

– Воды нет. И… Если завтра мы не найдем ее, то ум­рем. – Я не мог повернуться и посмотреть на спутницу. Для экономии сил и времени приходилось делать Дорогу узкой. Только бы хватило места для отработки. – Смерть в тихой каменной могиле, где тебя никто никогда не потре­вожит.

– Не потревожит? А эта противная вибрация? Она меня выводит. От нее мне хочется кричать!

О какой вибрации она говорит?

Я замер, напрягая тело и вбирая все посторонние звуки.

Это дыхание Янины. Тяжелое и усталое. И слишком громкое. А вот стучит ее сердце. Беспокойно и с тревогой. Шелест скатывающихся каменных песчинок. Мертвый, не­движимый воздух. И мелкая, едва заметная дрожь. Словно где—то далеко—далеко ворочается громадный зверь. Город? Нет. Совсем другое. И это находится относительно недале­ко. Два дня пути. Может, меньше.

– Ты почувствовал?

Не отвечать. Беречь силы. Только работа. Даже мысли прочь. Потом все объясню. Все потом…

…Удар. Отколовшийся кусок растереть, спрессовать, в сторону. Удар. Растереть, спрессовать, в сторону. Удар…

Рука наткнулась на холодный металл и отдернулась в сторону. Рефлекс, выработанный годами. Не прикасаться к тому, что не знакомо.

Я вышел из транса мгновенно.

Металл? Значит, я дошел. Я смог.

– Я сделал это, Янина! Она не ответила.

– Янина? Тишина.

Усталость пропала, словно и не было. Руки заработали с тройной силой, образовывая на Дороге площадку для раз­ворота.

Позади меня, закрывая дорогу, громоздилась перерабо­танная масса камня.

Все. Я положил лицо на камень и затих. Все. Янины нет.

Такое случалось часто. Когда переработанной массе уже некуда деваться, она занимает любой объем. Если Янина отстала хоть на три меры, то Твердь не смогла удержаться. Это ее территория, и она вправе поступать, как того захо­чет. Твердь и так слишком расточительна. Целых три меры между жизнью и смертью.

Я представил, как Янина смотрит испуганными глазами мне вслед и ее заваливает нетерпеливая Твердь. И нет воз­духа. И сил, чтобы закричать. Пыль забила легкие. Камень закрыл рот.

Вернуться? Нет. Янина могла отстать и день, и два на­зад. Да пробудь она хоть десять минут наедине с хозяйкой– планетой, это смерть.