Пропавшие - Джейн Кейси

— Нормально.

— Много занимаешься?

Вместо ответа я вздыхаю в трубку. Жаль, он не видит выражения моего лица. Без слов по телефону трудно сообщить, что мне до лампочки, но сказать это я пока не осмеливаюсь.

— Послушай, Сара, я знаю, это трудно, но ты уж постарайся, милая. Школа — это важно.

— Согласна, — говорю я медленно, нарочито пиная плинтус.

На ногах у меня тяжелые ботинки, купить которые я убедила папу, — черные катерпиллеровские ботинки на толстой подошве и с металлическими набойками на носах. Я даже не чувствую удара, когда мой носок соприкасается со стеной.

— Прекрати, — говорит позади меня мама.

Она стоит в дверях кухни, подслушивая. Я еще больше отворачиваюсь от нее, ухом прижимая трубку к плечу, сутулюсь.

— Папа, когда я смогу поехать к тебе в гости?

— Скоро. Квартира почти готова. Между прочим, я только что покрасил вторую спальню. Как только я ее обставлю, ты сможешь приехать и пожить.

— Как долго, — бормочу я в трубку.

— Я знаю. Но я стараюсь, Сара. Наберись терпения.

— Я терпела, — говорю я. — Я устала быть терпеливой. — Я наношу новый сильный удар по плинтусу, и от него отлетают хлопья краски. — Папа, мне надо идти.

— О. Хорошо. — Он удивлен и немного разочарован. — У тебя какие-то планы?

— Нет. Мне просто больше нечего тебе сказать.

Приятно нагрубить ему. Кажется, он этого заслуживает.

Следует короткая пауза.

— Что ж, ладно.

— Пока, — говорю я и быстро кладу трубку, чтобы не услышать его ответ.

Когда я оборачиваюсь, мама все еще стоит там, сложив руки, с полуулыбкой на губах. Я вижу: она мной довольна — и секунду радуюсь, а потом меня настигает чувство вины и негодования. Мне даже неинтересно, что она думает.

Вернувшись в гостиную и снова плюхнувшись на диван, я сожалею, что не говорила с папой по телефону повежливей, но теперь слишком поздно: он положил трубку.

Я довольно долго сидела в комнате для бесед. Грейндж вернулся и забрал Купера, но со мной не заговорил. Женщина-полицейский в форме неслышно вошла в комнату и молча встала у двери, явно не обращая на меня внимания. Я взяла с нее пример и уставилась в пространство, сложив руки на коленях. Я ожидала, что в конце концов меня уведут назад в камеру. У меня возникло отчетливое ощущение: разговор окончен.

Когда дверь снова открылась, я с удивлением увидела на пороге Викерса. Избавившись от женщины-полицейского кивком, он вошел в комнату и, взяв стул Купера, поставил его против меня, но так, чтобы стол уже не разделял нас. Он медленно опустился на стул, словно у него болела спина, и вздохнул, прежде чем заговорить.

— Как у вас дела?

Я пожала плечом. «А вы как думаете?»

— Вам будет приятно услышать, что мы поговорили с юным Полом Кином в больнице и он категорически отрицает ваше участие в сговоре? Он подтвердил все, о чем вы нам рассказали. В настоящее время никаких свидетельств вашей причастности больше не обнаружилось, и я доволен, что вы действительно оказались не связаны с замыслом растления и убийства Дженнифер Шеферд.

Нельзя было назвать это громким объявлением о моей невиновности, но я восприняла это как есть: своего рода извинение и заверение, что больше меня допрашивать не будут.

— Никаких свидетельств вы больше и не найдете. Я же сказала, что не участвовала в этом.

— Похоже на то, — сказал Викерс, складывая перед собой ладони и рассматривая костяшки пальцев, словно они его заворожили. Больше он ничего не произнес, и мне стало интересно, чего он ждет.

— Могу я идти?

— Ммм. Да, конечно, можете, если хотите. Я бы понял, если бы вы захотели вернуться домой. Вероятно, вы устали и немного расстроены.

— Самую малость, — сухо отозвалась я.

— Да. Что ж. Я бы понял, как я сказал, если бы вы захотели уйти.

Последовала небольшая пауза. Я догадалась, что ему нужно что-то еще. Интересно, будет ли выглядеть грубостью категорическое «нет», если я даже не поинтересуюсь, что именно?

— Но?..

— Но… в общем, когда я сказал, что мы побеседовали с Полом, на самом деле в результате этой беседы далеко мы не продвинулись.

Морщинистой рукой он потер шею. Я видела: он разыгрывает роль усталого старика, чтобы вызвать у меня сочувствие, — и, нисколько не тронутая, ждала продолжения.

— Проблема в том, что нам многого он не скажет, Сара. Мы добились от него лишь заявления о вашей непричастности. Что же касается всего остального, на все вопросы у него один ответ: «Без комментариев». Поначалу мы не могли добиться от него даже подтверждения его имени и возраста. Только когда начали расспрашивать о вас, он заговорил. Вы произвели на него сильное впечатление. Он признался, что вы по-доброму к нему отнеслись.

Мне стало ужасно жаль Пола. Я всего лишь поговорила с ним, обошлась с ним как с человеком. Каким образом это могло произвести на него столь сильное впечатление, чтобы он нарушил молчание и защитил меня? Это потребовало большого мужества. Мне было очень неприятно попасть за решетку, затем на беседу — на допрос, но я взрослая и имею какие-то представления о своих правах. И я — невиновна.

— Вам вообще не следовало его расспрашивать. Разумеется, я благодарна ему за подтверждение того, о чем я вам говорила. Но он ребенок. Он бесконечно уязвим. Бога ради, он только что пытался покончить с собой. И если вы правы насчет той роли, которую он сыграл в растлении Дженни — а я не уверена, что вы правы: в конце концов, в отношении меня вы ошиблись, — представляю, как отчаянно он стыдится найденного вами.

— Тут ваша правда, — заметил Викерс, принимая смущенный вид. Внешняя застенчивость не сочеталась с тем, что я о нем знала — это стальной человек, — и я уставилась на старшего инспектора, отказываясь идти ему навстречу.

Викерс положил ногу на ногу и потратил некоторое время, разглаживая ткань брюк на худом колене. В итоге он все-таки посмотрел на меня.

— Я считаю, Сара, что просить вас о помощи несправедливо, учитывая то, что вы у нас пережили, но я нахожусь в трудном положении. У нас нет шансов наладить с этим мальчиком контакт. Он никому не доверяет. Много лет ни один надежный взрослый человек не оказывал ему никакой поддержки, поэтому он неважно реагирует и на нас, и на своих старых учителей, а родни, кроме брата, у него нет. С ним сидит социальный работник, мне известно, они хорошо знают свое дело, но именно от этой пользы не больше, чем от воды при поносе, простите за выражение. Я взываю к вашей доброй натуре и желанию увидеть, что правосудие свершилось.

— Что вы хотите от меня?

— Прошу поехать со мной в больницу. Сейчас. — Дрожащий старческий голос куда-то делся, и я в очередной раз заметила, каким пронизывающим может быть взгляд холодных голубых глаз Викерса. — Вам он доверяет. Вы ему нравитесь. Мы спросили его, будет ли он с кем-нибудь разговаривать, и только на ваше имя реакция оказалась положительной. Он считает вас чуть ли не ангелом.