Мир тесен - Дэвид Лодж

Но чего-то во всем этом не хватало. Мне всегда так казалось. Наверное, не было настоящей страсти. Я никогда не чувствовала, что Джон страстно меня желает, да и сама не испытывала ничего подобного. А в романах я читала о том, с каким исступлением люди любят друг друга, как забывают обо всем на свете. Потом я стала читать серьезные книги о сексе и супружестве и переписку с читателями в женских журналах и решила, что в романах — все вранье, что писатели выдумывают и что мне вообще повезло, так как мой муж хоть на что-то способен в постели, а страсть, исступление — это дело десятое. А потом вдруг однажды ночью появился ты, и впервые в жизни я почувствовала, что в ком-то я вызываю страстное желание.

Далее в монологе Джой наступила пауза, поскольку Филипп представил ей пылкое подтверждение того, насколько обоснованны ее чувства. Через некоторое время Джой продолжила свой рассказ.

— Когда я сидела напротив тебя на диване, а Джон разглагольствовал по поводу фонетики, экзаменационной системы и лингафонных кабинетов, я ощущала, как от тебя, словно радиоактивность, исходит желание и прожигает мой халат. Меня удивляло, что Джон ничего не замечает — настолько, что собирается уехать и оставить нас наедине. Ты словно заворожил и наэлектризовал меня. Но в тот момент у меня и в мыслях не было подпустить тебя к себе, да я и не верила, что ты рискнешь ко мне приблизиться. Я так была в себе уверена, что без всяких опасений позволила Джону уехать в Милан. Но когда, проводив его, я вернулась в гостиную и увидела, что тебя трясет, меня тоже охватила дрожь — ты это заметил? А потом, когда мы перешли в спальню и тебя затрясло еще сильнее, я будто попала в активную зону ядерного реактора, достигшего — как там говорят — критического состояния, и поняла, что если я чего-нибудь не предприму, то тебя разнесет на части, или ты прожжешь в полу дырку, или твоя страсть испепелит тебя.

— Я только что вернулся с того света, — вздохнул, припоминая, Филипп. — А ты была сама жизнь, ты была так прекрасна. Я снова почувствовал себя живым. Ты воскресила меня.

— Я отняла руки от руля, — сказала Джой. — И полетела с тобой в пропасть, потому что никто никогда не желал меня, так сильно.

Рано поутру они сидели друг против друга в вагоне-ресторане и, сцепив под столом руки, а свободными — держа чашки, потягивали горячий чай. Поезд катился вдоль азиатского побережья Мраморного моря, проезжая через прелестные городки и деревушки. Среди домов проглядывала растительность — деревья, кусты и виноградники. Пейзаж был свежим и зеленым, не в пример голым и безрадостным холмам Анкары. В иных садах те, кому не спится, поливали цветы или просто покуривали в теплых косых лучах восходящего солнца, махая рукой проходящему поезду.

— А ты исчез без следа и не написал мне ни строчки, — сказала Джой.

— Я не знал, как это сделать, чтобы не скомпрометировать тебя, — ответил Филипп. — Я думал, что ты не захочешь этого. В тот день, когда я уезжал из Генуи, ты была холодна со мной, и мне показалось, что ты хочешь поскорее обо всем забыть.

— Да, я хотела этого, — сказала Джой. — Но поняла, что это невозможно.

— А вскоре после этого я прочел в газетах, что тебя нет в живых.

— Я об этом как-то не подумала. Но газеты потом напечатали опровержение.

— Наверное, я его пропустил, — сказал Филипп. — Но ведь и ты могла написать мне, особенно когда твой муж… Ну то есть когда ты стала…

— Свободна? Я не хотела вмешиваться в твою жизнь. Я все о тебе узнала. Женат, трое детей — Аманда, Роберт и Мэтью. Жена Хилари, урожденная Брум, дочь подполковника А. Брума и миссис Дж. Брум. Я не хотела разбивать твой брак.

— От брака мало что осталось, — сказал Филипп. — Дети уже взрослые, а Хилари во мне разочаровалась. Десять лет назад мы чуть не расстались. Наверное, так и надо было сделать. — Грудь Хилари, мелькнувшая в вырезе ночной рубашки, стерлась из его памяти, вытесненная более свежими и яркими впечатлениями: короткие цилиндрические соски Джой, так чудно твердеющие под его рукой. — Для Хилари я теперь только помеха, — откровенно сказал Филипп. — Без меня ей было бы лучше.

— В этом месте Азия встречается с Европой, — сказала Джой, когда они с Филиппом ехали в потрепанном такси по длинному подвесному мосту. Под ним огромные танкеры и множество судов поменьше бороздили воды Босфорского пролива. Справа зеленели холмы, усеянные белыми точками домов, а слева купола и минареты рисовали силуэт огромного города, позади которого пролив сменялся морской ширью. — Это Мраморное море, — пояснила Джой. — А Черное море — на другом конце Босфора.

— Какое великолепие, — сказал Филипп. — Это сочетание воды, неба и холмов напоминает мне штат Эйфорию, тот вид из окна, который всякий раз восхищал меня, когда по утрам, проснувшись, я раздвигал шторы. Босфор — это колыбель античного мира.

— Давай мы вот что сделаем, — сказала Джой. — Доедем на такси до Галатского моста, а затем на катере доплывем по Босфору до Богазичи, района, в котором я живу. Лучший вид на Стамбул открывается с моря.

Филипп сжал ей колено.

— Ты — моя Эйфория, ты — моя Новая земля!

Через полчаса они стояли рука об руку на палубе белого пароходика, который удалялся по водам Босфорского пролива от шумной пристани. Джой показывала ему достопримечательности.

— Это Айя-София, а там Голубая мечеть. Мы потом сходим туда. За мостом бухта Золотой Рог. А дальше Мраморное море, на дне которого лежат обломки кораблекрушений.

— Они здесь часто случаются?

— При таком количестве судов на воде — да, и чаще всего сталкиваются большие танкеры. Иногда они врезаются в дома на краю пролива. Поэтому я сняла квартиру повыше.

— Так я остановлюсь у тебя? — спросил Филипп.

Джой нахмурилась.

— Не думаю, что это будет удобно. С нами живет турецкая няня, да и дети будут задавать вопросы. Так что уединения не гарантирую. Но неподалёку от нас есть неплохая гостиница, где я смогу тебя навещать. Но обедать ты, конечно, будешь у нас.

— Значит, проводить ночи мы будем врозь? — жалобно спросил Филипп. — А мне так хочется проснуться утром и увидеть тебя рядом.

— Всего, что хочешь, сразу получить невозможно, — улыбнулась Джой.

Пароходик, лавируя среди морского транспорта, поднимался вверх по Босфору, то и дело подходя к маленьким деревянным пристаням, напоминающим автобусные остановки. Свернув с курса и взбивая пену гребными винтами, он причаливал к берегу, пассажиры, груженные сумками и чемоданами, быстро сходили на берег, другие также торопливо всходили на борт, звенел колокольчик, и пароходик отчаливал. Старинные постройки на берегу постепенно сменялись современной архитектурой, а пейзаж становился все более зеленым. У одного из причалов, навевавшего мысли о морских курортах, Джой свела Филиппа на берег, и на такси они поехали к ней домой. Дом, где она жила, стоял на дороге, круто уходившей в гору и обрамленной каменными стенами, заросшими виноградными плетями. Когда они подъезжали, из окон квартиры Джой послышались детские крики и визги. Филипп дал водителю заранее оговоренную Джой сумму («Если сразу же не скостить половину того, что они просят, тебя обдерут как липку», — предупредила она Филиппа).