Проклятие Батори - Линда Лафферти

– Почему ты покинула меня, графиня? – спрашивал он у картины.

Десятки лет назад его подручные выкрали портрет из музея в деревне Чахтице, и теперь он висел в отделанном красным деревом кабинете, где граф часто проводил вечера. Слуги привыкли, что граф то и дело что-то шепчет изображению своей прародительницы.

Граф вздохнул, вглядываясь в бокал с красным вином. Это было коллекционное рубиновое «Марго» многолетней выдержки. Он покрутил бокал, отчего вино лизнуло верхнюю кромку хрусталя.

– Я создал мир в твоем образе, – говорил граф. – Чтобы беспрепятственно служить тебе, я убил человека, который угрожал раскрыть мои тайны. Теперь некому встать у нас на пути. – Он поднял голову, подумав о пропавшей книге учета. – Почему же ты не являешься, моя госпожа? Ведь это твой праздник. – Он припал к бокалу. – Молю тебя, вернись на свое законное место среди твоих поклонников. Всю жизнь я посвятил твоей памяти.

Его губы изогнулись в жестокой усмешке.

– Думаю, ты обрадуешься, увидев, что мы здесь затеяли.

Деревня Чахтице

27 декабря 1610 года

Вида прослышала, что Поникенуш уехал в Вену. В таверне болтали, будто он увязался за ночным экипажем. И что собирается обратиться к самому королю.

– Говорят, Янош Сильваши при смерти от лихорадки, – сказал хозяин таверны.

– Кто за ним ухаживает? – спросил бородатый завсегдатай, изрядно отхлебнув пива.

– Говорят, та, с изрытым лицом, постоянно сидит у его ложа. Графиня забрала его в замок.

– Но она же убьет его! – сказал другой завсегдатай, у ног которого вилась собачонка.

Хозяин покачал головой и провел по столу мокрой тряпкой.

– Она находит вкус в крови женщин, а не мужчин.

«Если только не заподозрит, что этот мужчина – осведомитель короля», – подумала Вида, накидывая на плечи шерстяную шаль.

Потянув за железное кольцо тяжелую входную дверь, она выбежала на улицу, и холодный ветер набросился на ее лодыжки.

* * *

Алойз привел Виду к кладовой и постучал в потрескавшуюся дверь. Он набросил девушке на голову и плечи темное одеяло, чтобы никто ее не узнал, пока она не окажется среди тех, кому можно доверять.

Гедвика, как всегда, сопровождала графиню в подземелье на ночные игры.

– Вида! – воскликнули другие служанки. – Мы скучали по тебе!

– Но как ты посмела вернуться? – спросила одна. – Хозяйка накажет тебя…

– Она посадит тебя в подземелье, – шепнула другая. – Графиня Зичи…

– Что тут такое? – прорычал чей-то голос.

Все затаили дыхание.

В дверях стояла повариха Брона с деревянным черпаком в руке.

Девушки заслонили Виду, пытаясь скрыть ее.

– Разойдитесь, – сказала Брона, хлопая их своим черпаком. – Думаете, я не знаю, что дорогая доченька вернулась? Иди сюда, дитя мое…

Она обняла Виду, потом отшагнула назад.

– Дай мне взглянуть на твои руки, девочка.

Вида разжала ладони, и лицо ее дернулось от боли.

Раны зарубцевались, оставив толстые розовые и белые лохмотья кожи, обуглившиеся по краям. Из-под кожи сочился гной. Но снадобья знахарки все же спасли девушке руки.

– Я отведу тебя к Сильваши и Зузане. Остальным оставаться здесь, – сказала Брона. Потом бросила взгляд на кружок девушек и их вытянувшиеся от страха лица. – Предупредите нас, если графиня вернется из подземелья. – И еще, – добавила она, оглядев всех по очереди, – если кто-то выдаст это дитя, я отравлю всех вас, клянусь всем святым.

Чахтицкий замок

27 декабря 1610 года

Свеча поварихи тускло светила в темноте; Брона провела Виду по винтовой лестнице, а потом остановилась и постучала в дверь.

В приоткрывшуюся щелку Вида смогла рассмотреть сначала лишь белые простыни, а потом полоску покрытого рубцами лица.

– Вида! – вскрикнула Зузана, открывая дверь шире. Она поставила свечку на стол и подошла обнять подругу.

Брона улыбнулась, глядя на девушек, но ее улыбка погасла, когда она увидела охваченного лихорадкой Яноша, цепляющего пальцами воздух.

– НЕТ! – кричал он. – Оставьте ее!

Брона, шелестя юбками, бросилась к нему и схватила падающую руку конюшего.

– Так я и думала, – сказала она, поцеловав эту руку. – Посмотри на рубец около мизинца.

Зузана разинула рот, а повариха стала поглаживать руку своего больного друга.

– Его мать говорила, что это от колодезной веревки.

– Запри дверь, – прошептала Брона и больше не произнесла ни слова, пока дверь не была закрыта на засов.

– Никакая это не веревка, – сказала она, возбужденно выплевывая слова, и тыльной стороной руки вытерла рот. – Отрезано ножом.

– Что? Зачем бы ей…

– Он талтош. Я не сомневаюсь в этом, – сказала повариха.

– Что?! – спросила Вида. – Но почему ты так думаешь?

– Этот шрам. Там был шестой палец. Должно быть, мать отрезала его. Иначе они убили бы его.

Зузана рассмотрела руку Яноша и провела пальцем по рубцу около мизинца.

– Убили бы его? – переспросила Зузана. – Но кто?

– Батори, – прошептала Брона. – Или король. Все они боятся могущества талтошей.

Вида покачала головой.

– Этот рубец вовсе не доказывает, что…

Но повариха отмахнулась толстой рукой.

– Вспомни, как он обращается с лошадьми! Как шепчется с ними… Слушай, сейчас, в бреду, у него в голове видения.

– Что?

– Он явился, чтобы спасти нас, – сказала повариха, глядя на лежащего больного. – Это он расправится с графиней.

Вида и Зузана уставились на молодого конюшего.

– Как он может помочь в таком состоянии? – шепнула Зузана. Она взяла его дергающуюся руку и поднесла к губам, а потом опустила и прижала к вздымающейся груди, словно возвращая птенчика в гнездо. – Он же умирает…

Где-то в Словакии

27 декабря 2010 года

Мать Драшки, Матильда, повариха в замке, забарабанила кулаком в дверь к графу. Тонкое дерево, расписанное венецианским узором, прогибалось от тяжелых ударов.

– Я знаю, что вы там! – взревела женщина и стала дергать медную ручку. – Открывайте дверь, а не то вызову полицию. Ну!

Иван, один из графских слуг, открыл дверь и злобно уставился на повариху.