Час ведьмы - Крис Боджалиан

— Может быть, я приехала просто познакомить детей с книгами, — ответила она и начала читать вслух: — «Мистер Джон Роджерс, священник евангелистской церкви в Лондоне, первый мученик при правлении королевы Марии, был сожжен в Смитфилде четырнадцатого февраля 1554 года. Его жена с девятью маленькими детьми и одним грудным младенцем последовала за ним на костер; но подобное печальное зрелище нисколько его не устрашило, и с поразительным смирением он храбро принял смерть во имя Благой вести Иисуса Христа».

Онор ткнула пальцем в картинку.

— Почему они жарят этого человека и его детей? — спросила она.

— Ты уже знаешь ответ на этот вопрос, — Мэри ласково упрекнула девочку. Но когда ни Эстер, ни дети ничего не сказали, она продолжила: — Этот человек любит нашего Господа так сильно, что готов умереть за Него.

Девочка взяла книгу у Мэри и принялась листать страницы. Эстер, убаюкав младенца, поднялась с места.

— У меня много дел. Если вы, Мэри Дирфилд, желаете позаботиться о моих детях, то они ваши. Но не думайте, что, живя бок о бок с индейцами, мы настолько одичали, что нуждаемся в ваших наставлениях. Онор при случае себя покажет.

Мэри тоже встала. Если Эстер намерена вести себя прямолинейно, что ж, она поступит так же.

— Эстер, — начала она, — на самом деле это мне нужны ваши наставления.

Эстер выжидательно молчала.

— Я нуждаюсь в вашей помощи, — продолжила Мэри.

— Очень сомневаюсь, что изгнанница вроде меня чем-то может вам помочь.

— Ошибаетесь, — ответила Мэри и, ласково взяв Эстер под локоть, отвела ее в сторону от старших девочек. — У нас есть общий друг: Констанция Уинстон.

— Вы такая же, как Констанция? — спросила Эстер.

Мэри не поняла, что значил этот вопрос: «Вы такая же, как Констанция?».

— Помимо того что вы самодостаточны и стойко переносите свое изгнание, я уверена, что вы и ваш муж наделены мудростью, — сказала она, уйдя от ответа.

— Мудростью? Потому что мы решили жить здесь, а не по указке Джона Нортона и ему подобных?

— Джон Элиот не отрекся от вашей семьи.

— Для Джона Элиота мы те же молящиеся индейцы, заблудшие и невежественные.

— Хорошо. Но я уверена, что в одном вопросе мы с вами сойдемся, — продолжила Мэри. — Дьявол не выдумка, и он здесь, в Массачусетсе.

— Да. И?

— Он овладел одним человеком в Бостоне и нападает на меня.

Эстер ничего не сказала. Она смотрела, как ее дочери возятся с книгой.

— Вы меня понимаете? — спросила Мэри, не пытаясь скрыть свое волнение.

— Как именно?

— Он пытается отравить меня заклятием. С помощью ведьмы он старается отравить меня и… — здесь она преувеличила, чтобы тронуть чувства Эстер, — моего мужа, а также нашу служанку.

— И вам известно, кто этот человек?

— Да, — сказала Мэри; теперь это была чистая ложь.

Эстер положила младенца на одеяло и направилась в угол комнаты, где на полу лежала сумка из оленьей кожи. Она достала из нее маленькую бутылочку, заткнутую пробкой.

— Это послужит противоядием от некоторых ядов, — сообщила Эстер, протянув бутылочку Мэри. Субстанция внутри была водянистой и коричневой; такого цвета были лужи во дворе Мэри по весне. Подобные бутылочки она видела у Констанции, когда приходила к ней.

— Эстер, чего вы больше всего хотите для своих детей? Каких… вещей?

— Вы принесли нам книги с гравюрами, на которых жарят людей, — ответила та. — Чего нам еще желать?

— Для начала мы могли бы подобрать вашим девочкам сапоги потеплее. Очень теплые сапоги, хотите? Новые плащи?

Мэри оглянулась на дверь в комнату, где спала вся семья.

— Наволочки? — продолжала она. — Теплые одеяла?

— Вам не нужно торговаться со мной из-за лекарства, — заметила Эстер. — Меня осудили не за жестокость. Нас изгнали потому, что мы призвали к ответу мошенников среди старост и злодеев, повесивших Анну Гиббенс.

— Это внушает мне уважение, — сказала Мэри и поняла, что ей придется сообщить больше. — Вы сохраните мой секрет? Никому не поведаете то, что я скажу вам?

Эстер повела рукой.

— Не вижу здесь толп навостривших уши зрителей.

Мэри кивнула.

— Благодарю вас. Я хочу попросить кое-что другое и многое отдам взамен, если вы сохраните все в тайне.

— Сапоги и плащи, — утвердительным тоном согласилась Эстер.

— Да! Я вернусь с сапогами и плащами, по несколько вещей для каждого. Обещаю вам.

— Если я никому ничего не расскажу.

Мэри знала, что вне зависимости от решения Эстер она ни в чем не откажет детям. В любом случае она вернется с теплой зимней одеждой. Она сделает это из милосердия, а не из соображений собственной выгоды. Но Мэри явно чувствовала, что Эстер уже у нее на крючке, поэтому с легкостью ответила:

— Господь щедро благословил моего отца, и он привозит много вещей из Англии, как в Бостон, так и на Ямайку. Я привезу вам подарки, потому что вы нуждаетесь в них. И потому что могу.

— Но у меня есть что-то, чего вы жаждете и чего нет в этой бутылочке?

— Да.

Эстер проверила пеленки младенца, который начинал засыпать.

— Вам нужно кое-что темное. В этом ваш секрет?

— В справедливости и возмездии нет ничего темного, — ответила Мэри.

— Вы ищете то, чего вам не смешают ни в одной бостонской аптеке. Теперь я понимаю. Мне нужно будет поговорить с мужем. И мы вместе с ним примем решение.

— Я уважаю вашу позицию. И могу приехать снова. — Мэри посмотрела на девочек. — Я хочу приехать еще раз.

— А если Эдмунд захочет узнать, кто ваша цель, вы готовы это открыть?

— Нет, не хочу впутывать в это дело вас.

Эстер улыбнулась понимающе, почти заговорщически, и Мэри вновь ощутила прилив волнительного трепета при мысли о том, какие силы она намерена выпустить на свободу.

— Эстер Хоук по большей части была занята, так что мне выпало счастье провести время с двумя ее дочерями, — рассказывала Мэри в тот вечер за ужином Томасу и Кэтрин. — Такие милые детки.

— Если не считать того, что они наверняка обречены, — сказал Томас. Его кружка с пивом была почти полна. Мысленно Мэри видела, как выливает в нее целую бутылочку аконита. Она задумалась, хватит ли полной кружки, чтобы замаскировать вкус отравы.