Апокалипсис от Владимира - Владимир Рудольфович Соловьев

— Согласен, — ответил Гейтс, — звучит жутковато. Рассказывать я бы ничего не стал, пусть сами домысливают. Скажем, чтоб завтра были, и все.

Я кивнул и отдал мысленные распоряжения ребятам, которые в этот момент тусовали в каком-то ресторане неподалеку. «Здорово!» — Никита всерьез обрадовался тому, что режиссером телетрансляции будет Михалков.

Билл в этот момент говорил с кем-то по телефону и еле сдерживал смех. Повесив трубку, он тут же прыснул:

— Я всегда знал, что Тед нахал, но не до такой же степени!

— Что сказал наш мальчик, — поинтересовался я, — что по бокам от Даниила нужно будут распять Ларри Кинга с Познером? — А есть за что? — переспросил Билл.

— Ты имеешь в виду, куда вбить гвоздики, — улыбнулся я, — или наличие грехов?

— Ха-ха-ха! — передразнил меня Гейтс. — Какие мы остроумные и как мы любим коллег. Нет, все гораздо проще — он потребовал роль Лонгина себе, причем готов предоставить справку, что тот его прямой предок.

— А если мы откажемся?

— Такой вариант не рассматривался.

— Тогда будем считать его выходку глупой шуткой.

— Надеюсь!

Мы дошли до Стены Плача. Там как всегда было много людей, но, несмотря на это, площадка мне не понравилась. Конечно, телевизионщикам здесь снимать привычно, но вот только впечатление это место создает совсем другое, не христианское, что ли.

Постояв несколько минут, мы расстались с Биллом.

Настроение у меня было ужасное. Я решил ни с кем и ни о чем сегодня не говорить и отправился в свою палатку в масличном саду, чтобы выспаться перед завтрашним тяжелым днем.

До воскресенья ничего хорошего меня не ждало.

Я лег в постель и долго ворочался, вспоминая Эльгу — я ведь даже не позвонил ей перед командировкой в Армению. Сознание постепенно покидало меня, и уже в забытьи мне показалось, что я слышу голос Даниила, молящего:

Авва Отче! Всё возможно Тебе — пронеси чашу сию мимо Меня. Но не чего Я хочу, а чего Ты.

В пятничный день вся площадь перед Стеной Плача была заполнена людьми — камеры, техника, службы безопасности. За ночь рабочие успели соорудить подобие VIPовскиx лож, и туда уже с восьми утра загнали все сливки мирового сообщества. Прямо напротив стены, метрах в десяти от нее, вдоль разделительного забора, отсекающего мужскую часть стены от женской, установили помост и на нем роскошное царское кресло.

Получилось некое подобие гигантского амфитеатра, чему удачно способствовал рельеф местности. От входа на площадь к Стене Плача вниз бежали сплошные ряды сидений, а перед сценой были оставлены сходившиеся вместе проходы. В передних рядах партера была выделена зона cynep-VIPa, в которой стояли богато инкрустированные кресла, предназначенные для будущих царей-пророков. День выдался на редкость мерзким. Солнце с самого утра отчаянно палило, но не несло тепла, и меня постоянно продирал озноб. Наверное, нервы. Ровно в десять я поднялся на сцену. Рядом со мной шел Билл, чуть поодаль понуро шагали наши ученики. Выйдя на центр помоста, я обернулся к людям, собравшимся на площади, и поднял правую руку вверх. Все они встали.

Воцарилось молчание. Я посмотрел на ложу царей-пророков. Назарбаев сделал мне некий жест, должно быть, выражающий поддержку. Я отыскал взглядом Путина, который стоял рядом с Бушем и Шираком, и попытался прочитать его мысли. Забавно, но в этот момент он был занят тем же — oн пытался прочитать мои. Я решил ему помочь, и на лице Путина отразилось искреннее удивление. Еще бы, кто же из политиков отважится на задуманное Даниилом? Ну так ведь на то он и Спаситель!

К чести Путина, он не стал делиться полученной от меня информацией с коллегами. Вместо этого он глубоко задумался и стал просчитывать варианты реализации разных сценариев, в том числе и крайне нежелательных. Судя по тому, как быстро он погружался в печаль, ход его мыслей был близок к моему.

С трудом, будто воздух стал вязкой и тягучей субстанцией, я наполнил легкие и провозгласил: — Спаситель!

Грянул рев шофаров, и на сцену поднялся Даниил. Публика встретила его сумасшедшими аплодисментами. Казалось, что мои уши вот-вот лопнут от напряжения, а из взорвавшихся ладоней зрителей темным фонтаном забьет кровь. Спаситель с удивлением посмотрел на богатое кресло, ожидающее его, но не стал спорить и присел на самый краешек. Публика продолжала сходить с ума, но Учитель не замечал ее. Он был бледен, печален и задумчив.

— А чему вы так радуетесь? — спросил он. Даниил произнес эти слова очень тихо, но каждому показалось, что он шепнул их прямо в ухо.

Аплодисменты разом смолкли.

Даниил встал и подошел к краю сцены. Несколько секунд он всматривался в лица собравшихся людей.

— Чему вы так радуетесь? — повторил он. — Сердце мое обливается кровью, а вы ликуете, как на цирковом представлении! А может быть, вы замышляете недоброе и ввергаете слабых в искус, как эти двое неблагодарных, один из которых живет благодаря моей милости. Или ты уже обо всем забыл, разбойник?

Даниил резко повернулся вправо, и все увидели, кого он имел в виду. Неподалеку от сцены в окружении израильских солдат стояли Енох и Илия. Они не были связаны, поэтому производили впечатление не столько плененных, сколько почетных гостей, окруженных толпой телохранителей.

— Отвечай, — закричал Даниил, — забыл?

Енох поднял голову и неожиданно для всех заговорил:

— Я свидетельствовал и буду свидетельствовать о том, что ты, Даниил, — Царь тьмы и Антихрист, и идущие за тобой будут гореть в Геенне огненной! Даниил не перебивал его, и Енох разошелся:

— Ты несешь смерть и страдание, уничтожаешь праведных и разрушаешь города, ты обрекаешь страны на гибель! Во времена твои царят страх и запустение, рабы живут по страху, а не по совести, а прислуживающие тебе жируют и лоснятся. Стон великий стоит на всей земле, стон страшный, и нет ни живого, ни мертвого, кто не слышал бы его! Засохло женское чрево. Даже престарелой Сарре наш Господь даровал счастье материнства, а ты отобрал его у рода человеческого. Где нерукотворный Храм, который должен стоять здесь, где теперь ты наслаждаешься своей силой? Нет его, ибо ты смерть и проказа рода человеческого! Его погубитель!

Енох выдохся и тяжело задышал. Слова давались ему непросто, но каждое достигло своей цели. Вся мировая знать притихла, пораженная не только сказанным, но и тем, что кара небесная за такое преступление не последовала. Миллиарды телезрителей, наблюдающие прямую телетрансляцию, замерли в тупом ожидании.

Даниил молчал. Он ждал, ждал и ждал. И вот первый робкий шепот пронесся по рядам. Люди ожили и стали активно обсуждать услышанное, сначала настороженно, а потом все смелей и смелей признавая справедливость услышанного. Действительно — рожать перестали, а о строительстве Храма ничего и не слышно. Сидящие у телевизоров поддержали общее настроение, возмущаясь поведением приближенных и отсутствием прежнего греховного веселья.