Трудно быть ангелом - Анна Шехова

Но Вирга стояла у меня над душой хуже настырного родителя, следящего за тем, чтобы нерадивое чадо сделало уроки.

Я начала писать новую книгу.

Июль пришел к нам вместе с жарой, погрузившей город в сонную лень. В офисах непрерывно жужжали кондиционеры, а у бочек с квасом стояли очереди даже вечером. Погода сразу же стала ключевой темой всех разговоров – в лучших английских традициях. Когда было не о чем перемолвиться с собеседником, всегда можно было пожаловаться на жару и получить сочувственный кивок или рассказ о солнечном ударе, который хватил на днях тетушку Н.

Впрочем, я купила себе два сногсшибательных сарафана: джинсовый и ярко-красный с разрезами по бокам, и теперь жаркая погода меня только радовала. Вечерами, когда не было тренировок, мы с Инкой отправлялись в Коломенское или Царицыно, где она учила меня кататься на роликах. Иногда слушали джаз на траве в саду «Эрмитаж», иногда гуляли ночами, позволяя себе завтракать в любимых кофейнях, сочиняли на ходу хокку и пили шампанское на скамейках прямо из горлышка. Это было самое бесшабашное лето со времен моего студенчества.

По выходным мы с Анечкой и дядей Славой катались по Подмосковью и ближайшим областям: гуляли в Абрамцеве, устраивали фотосессию в Архангельском, сходили в Музей космонавтики в Калуге. За полтора месяца мы умудрились смотаться на пару дней в Киев и Петербург.

Инка заметно похорошела, и дело было не только в новой стрижке и темно-каштановом цвете волос, который она обрела после похода к дорогому парикмахеру. Она стала сильнее и крепче, словно саженец, который наконец прижился на новом месте. У себя дома она освободила одну из комнат, превратив ее в танцевальную студию: с согласия хозяйки вывезла всю имевшуюся там мебель и застелила пол зеленым ковром от стены до стены. Стены она тоже выкрасила в зеленый цвет и развесила повсюду ростовые зеркала, купленные на ближайшем строительном рынке. Ее коллега, довольная уроками, привела несколько новых учеников, и к августу Инопланетянке пришлось серьезно уплотнить свое расписание.

Жила Инка после отъезда Кости одна, но он довольно долго не хотел исчезать с ее горизонта. После того драматичного письма рыжий инопланетянин забрал все свои вещи и уехал, однако уже через сутки, решив повернуть время вспять, встретил Инку дома.

– Мое письмо было ошибкой! – С этой трагической фразой на устах он эффектно замер в дверном проеме. Лицо Кости показалось Инке неестественно розовым. Настолько розовым, что вызывало приступ тошноты.

– А по-моему, это единственный твой поступок, достойный уважения, – сказала она.

– Мы должны быть вместе, – сказал Костя, делая шаг ей навстречу, – мы предназначены друг для друга. Прекрати закрываться от мира, и ты почувствуешь то же самое.

Инка пожала плечами, пытаясь понять, как она еще месяц назад могла хотеть этого мужчину.

В тот горьковато-сладкий июль, похожий по вкусу на перезрелую дыню, мы узнавали, что такое освобождение и что такое одиночество. Мы проходили через эти два «О» как через чертово колесо, которое кружится и никак не желает остановиться, даже если тебя уже тошнит от этой скорости, которой ты снова и снова опровергаешь законы земного притяжения. Да и любые другие законы, существовавшие в твоей жизни до этого момента. Нельзя блевать прилюдно? Но измученному до крайности организму не всегда есть дело до правил приличия: если нас тошнит от жизни, то где блевать, как не посреди людной площади? Невозможно иногда удержать, подавить эти приступы тошноты, настигающие внезапно потому, что сознание уже не переваривает, когда вы кормите его вчерашними протухшими байками. Та ложь, которой можно было успокоить себя вчера, сегодня уже обесценилась.

– Кому ложь второй свежести? Кому?! – Мы как на базаре торгуемся сами с собой. Торгуемся – брать или не брать; взять и успокоиться на какой-то период или сразу потребовать большего.

– Ангел, мы часто забываем, что наша душа имеет точно такое же свойство расти, как и наше тело, – говорила мне Инка. – И не всегда тело и душа развиваются одинаковыми темпами. Иногда тело становится взрослым и мощным куда раньше, чем окрепнет душа. И взрослый мужчина смотрит на нас глазами мальчика, которому мама все еще готовит завтрак. А взрослая женщина говорит кукольным голосом, все еще не спустившись со сцены школьного театра. Но иногда, куда реже, правда, душа опережает тело, и дети совершают поступки, которые взрослые считают подвигом.

Я чувствую, как растет моя душа все эти месяцы, и мне иногда становится страшно, потому что я не знаю ее следующего шага. Я не знаю, что выкинет моя душа, когда перерастет день сегодняшний. Каждый день как новый порог, за которым открывается понимание того, что горизонт непостижим.

Было у тебя так в детстве? Смотришь на горизонт и никак не хочешь поверить, что этой четкой линии, которую обозначают твои глаза, не существует. Что это не край, не конец, а всего лишь предел твоего зрения. А еще мне казалось, что если достичь горизонта, то за ним непременно откроется что-то новое, абсолютно другой мир – мир за горизонтом. Мир должен был быть плоским: так всегда можно дойти до края и убедиться собственными глазами, где кончается предел твоих возможностей. Вот что бы стоило Господу Богу сделать мир плоским? Нет же, намудрил с шаром… или, точнее, даже не с шаром, а с эллипсом. И теперь любой взгляд на горизонт – как табличка с золотыми буквами, напоминающая, что мир беспределен. Черт возьми, Ангел, как сложно жить, понимая это. Как неудобно жить, зная этот секрет! Он не даст спокойно усидеть на месте, нагреть гнездо, расслабиться. Он будет постоянно колоть, побуждая подскочить и… помчаться, полететь, сшибая стены головой, пробивая их насквозь, развеивая миражи, которые казались таким прочными.

Это знание – знание о беспредельных возможностях – очень опасная штука. Его не спрячешь за пазухой, не сделаешь вид, что его нет, что оно провалилось за подкладку.

Ты можешь не делать то, что должен. Но тебе не удастся забыть о том, что ты делаешь не то, что должен. Вот в чем главное проклятие Золотой тетради. Стоит раз убедиться в исполнимости желаний – и ты уже не спишешь на судьбу свои несчастья, не свалишь на плечи строптивой соседки, похотливого учителя, отсутствующей бабушки, нравоучительной тети, выпивающего отца и других самых близких людей.

Никуда не денешься от этих мыслей.

Июль разгорячил нас и размягчил. Я все думала о том, как мы изменились за это время. Словно растаяла какая-то оболочка, державшая взаперти буйный легкий дух – дух вольной лесной женщины, не стеснявшейся нагишом бродить по горам, смеявшейся при виде опасности, ходившей босиком по снегу, собирая травы и определяя их полезность по запаху… Дух вольной дикой женщины, волчицы, ведьмы, бунтарки, у которой сил хватает и на любовь, и на ожидание любви, и на борьбу за любовь. Не то что у нас, выжатых как лимоны в тисках современных этико-моральных принципов, норм поведения, отформатированных представлений о счастье.

Золотая тетрадь позволила нам желать. Наши бывшие мужчины дали нам понять разницу и общность любви и свободы. Сокровенную тонкую связь, невидимую для внешнего взгляда, но абсолютно неразрывную.