Государево дело - Иван Оченков

– А разве патриарх твоему царскому величеству не сказал ничего? – прикинулся простачком архиепископ.

– Позабыл, должно, – кротко и благостно вздохнул я, после чего пристально посмотрел в глаза иерарху. – Уж ты напомни ему, кто царь на Руси!

– Все исполню, государь! – нервно сглотнул тот, почуяв угрозу.

– Вот и славно!

На некоторое время между нами повисло тяжкое молчание. Наконец архиепископ решил, что гроза миновала, и вкрадчиво поинтересовался:

– Дальше-то куда направишься, государь? Может, велеть братии проводить али еще чего?

– Куда Господь сподобит, – отвечал я ему, подняв глаза к небу. – Молись за меня, владыка!

На следующее утро мы покинули обитель и со всем возможным поспешанием направились к Вышнему Волочку, где я с рындами, а также Михальский, Панин, Мелентий и еще два десятка бойцов из хоругви моего телохранителя пересели на нанятые тут же речные ладьи и пустились вниз по течению Мсты. Прочие же ратники еще некоторое время сопровождали нас вдоль берега, но потом резко развернулись и как будто растворились в лесу.

– Ловко! – восхищенно цокнул языком кормщик и одновременно владелец нашего суденышка, кривоногий коренастый мужичок с хитринкой в глубине глаз. – Вроде были, а уж и нету!

– Ты давай правь, чадо, не отвлекайся, – почти ласково посоветовал ему иеромонах, устраиваясь поудобнее.

– Я и правлю, – охотно согласился кормщик. – А вы в Новгород по службе али еще по какому делу?

– Тебя как звать, раб божий? – вопросом на вопрос ответил мой духовник.

– Антипом, батюшка.

– А с какой целью ты, Антип, к нашим делам приглядываешься?

– Да так, любопытствую…

– Это бывает, – покивал священник. – Помню, давеча один такой уже любопытствовал.

– И чего приключилось? – насторожился мужичок.

– Дыба с ним приключилась, – скорбно вздохнул Мелентий, – и тюрьма монастырская.

– Да я чего, я ничего, – залепетал изрядно перетрухнувший Антип. – Так просто спросил…

– А я тебе просто отвечаю, человече. Паломники мы, Святой Софии поклониться хотим. Внял ли, чадо?

– Ага… – сглотнул кормщик.

– Будет вам пугать человека, – ухмыльнулся я и поспешил успокоить судовладельца: – Царевы ратники мы, следуем по нужному его величеству делу. А ты нас не бойся, ибо мы люди смирные и богобоязненные. Без приказу и мухи не обидим, не то что доброго человека. Уразумел?

– Понял, милостивец, как тут не понять! А ты, по всему видать, начальный человек над ними?

– Да где уж мне, – сокрушенно вздохнул я. – Корнила вот – цельный ротмистр, Федор Семеныч – тот, что на кичке[89], – аж стольник, а я – так, погулять вышел.

Сидевшие на веслах рынды, услышав мои слова, дружно заржали. Еще под Москвой всем было настрого велено никак меня среди прочих участников нашего похода не отличать, а именовать, коли будет такая надобность, просто – господин урядник или же по имени-отчеству.

Что интересно, какого бы высокого рода ни были в нынешние времена служилые люди, все знают, с какой стороны надо браться не только за оружие, но и за плотницкий топор или весло. И не только потому, что с ними сейчас царь. Вовсе нет, просто время теперь такое. Даже самый знатный дворянин может отправиться в Сибирь и будет там как миленький валить лес, ставить острог, обходить на лодках окрестные племена, примучивая их к дани белому царю.

– Да уж вижу, – сокрушенно покивал Антип, видимо, проклиная уже тот час, когда соблазнился на щедрую оплату, предложенную ему Михальским.

Я, впрочем, не стал больше его слушать, а прошел вперед к хмурому Панину и присел рядом с ним.

– Ну как ты, Федя? – пихнул в бок задумавшегося драгунского полковника. – А то кой день путешествуем вместе, а поговорить и времени не было.

– Что! А, это ты, Иван Федорович… все хорошо у меня твоей милостью!

– А чего тогда куксишься?

– Да так, мысли всякие.

– Про девок черкесских?

– Знаешь уже… – печально вздохнул стольник.

– Смеешься? По всей Москве только и разговоров. Ефросинья сильно ругалась?

– Да не то чтобы. Так, для порядку.

– И как же тебя угораздило?

– Сам не знаю. Глянул в глаза – и пропал.

– Бывает. А кто она?

– Полоняница. Была у паши Азовского в гареме. Досталась при дуване, черкесу одному, вроде как сроднику. От него сбежала и к нам пристала.

– Везунчик!

– Богом клянусь, гос… подин урядник, что никакого блуда промеж нас не было. Да и куда, она же дите еще совсем!

– А что ты мне клянешься? – ухмыльнулся я на его горячность. – Ты жене присягай.

– Да она вроде поверила. Поголосила, конечно, не без того. А потом забрала Фатимку на женскую половину, и более я ее не видел.

– Но из дому все-таки сбег?

– Так уж вышло. Ефросинья хоша и поверила, но все одно косится. Сестрицы названые как услыхали, тоже стыдить принялись. Мишка Романов и тот увещевать приехал, а еще друг! Я и упал в ноги боярину Никите Ивановичу, мол, поручи хоть какую службу.

– А он тебя к Корнилию отослал? – удивился я.

– Ну да. Сказал, дескать, пусть хоть один толковый при государевой персоне будет.

– Так и сказал?

– Ага.

– Злобится, значит, на Михальского.

– Уж больно за сестру переживает, – извиняющимся тоном ответил Панин.

– Ее-то видел?

– Раз только. Будто неживая вся от горя. Никита Иванович сказывал, только из-за дитя схиму не приняла.

– Ладно. С этим потом разберемся. Про Азов что расскажешь?

– Крепость добрая, каменная, о сорока больших пушках… – начал доклад Федька, но я его прервал:

– Отчет твой читал, хвалю. Все ладно сделали. Ты мне лучше про казаков расскажи. Что делают, о чем думают, смогут ли удержать крепость, если османская армия пожалует?

– Как тебе сказать, Иван Федорович… Казаки – воры, но люди лихие, и турецкий Азов им поперек горла. Пошлет султан войско – станут насмерть, а до той поры будут разбойничать по всему морю, покуда басурман до самых печенок не проберет. Уж такой они народ!

– Понятно. Мэтр Безе как себя показал?

– Француз-то? Розмысел славный. Мину сделал – просто загляденье, как ворота расшибла. Без нее, может, и не сладили бы. Деньги, правда, паче меры любит, но на то он и иноземец.