Пелагия и черный монах - Борис Акунин

Лицо рыцаря сделалось из насмешливогорешительным, подбородок выпятился вперед, глаза блеснули сталью. Чудесныйзаступник бросился к монаху, принял изящную боксерскую стойку и обрушил нашироченную морду капитана целый град точных, хрустких ударов, к сожалению, непроизведших на Иону никакого впечатления.

Верзила отмахнулся от напористого противника, какот назойливой мухи, потом схватил его за плечи, приподнял и отшвырнул на добрыхдве сажени. Зрительница только ойкнула.

Блондин немедленно вскочил на ноги, сорвал ссебя неуместный при подобном положении дел халат. Рубашки под халатом не было,так что взору Полины Андреевны открылись поджарый живот и мускулистая, поросшаязолотистыми волосами грудь. Теперь боец стал еще больше похож на Давида.

Видимо, поняв, что голыми руками с этакиммедведем ему не сладить, обитатель маяка повернулся вправо, влево – не сыщетсяли поблизости какого-нибудь орудия. На удачу, подле сарая с провисшей дырявойкрышей в траве валялась старая оглобля.

В два прыжка Давид подлетел к ней, схватилобеими руками и описал над головой свистящий круг. Кажется, шансы противоборцевуравнялись. Полина Андреевна воспряла духом, приподнялась с земли и вцепиласьзубами в веревку. Скорее развязать руки, скорее прийти на помощь!

Голиаф оглобли нисколько не испугался – шелпрямо на врага, сжав кулаки и наклонив голову. Когда импровизированная дубинаобрушилась ему на темя, капитан и не подумал уклониться, лишь слегкапокачнулся. Зато оглобля переломилась пополам, словно спичка.

Капитан снова схватил противника за плечи,разбежался и швырнул, но уже не на землю, а об стену маяка. Простопоразительно, как блондин от такого сотрясения не лишился чувств!

Шатаясь, он вскарабкался на крыльцо – хотелретироваться в дом, где у него, вполне возможно, имелось какое-нибудь другоеоружие защиты, более эффективное, чем трухлявая оглобля. Но Иона разгадалнамерение красивого барина, с ревом ринулся вперед и настиг его.

Исход поединка сомнений уже не вызывал. Однойручищей монах прижал бедного паладина к дверному стояку, а другую не спешаотвел назад и сжал в кулак, готовясь нанести сокрушительный и даже, вероятно,смертельный удар.

Тут госпожа Лисицына наконец справилась спутами. Вскочила на ноги и с пронзительным, высочайшей ноты визгом понесласьвыручать своего защитника. С разбега прыгнула капитану на плечи, обхватиларуками, да еще и укусила в шею, оказавшуюся соленой на вкус и жесткой, будтовяленая вобла.

Иона стряхнул невесомую даму с себя, какмедведь собаку: резко дернул туловищем, и Полина Андреевна отлетела в сторону.Но от рывка капитан, стоявший на краю крылечка, утратил равновесие, покачнулся,“взмахнул обеими руками, и Давид не упустил выгодного, неповторимого случая –что было сил боднул детину лбом в подбородок.

Падение богатыря с, в общем-то, невеликойвысоты смотрелось монументально, словно свержение Вандомской колонны (ПолинаАндреевна видела когда-то картинку, на которой парижские коммунары валятбонапартов столп). Брат Иона грохнулся спиной оземь, а затылком впечатался втот самый бугристый камень, которым не так давно пытался воспользоваться какорудием убийства. Это соприкосновение сопровождалось ужасающим треском; великаностался недвижным, широко раскинув могучие руки.

– Спасибо Тебе, Господи, – с чувствомпрошептала госпожа Лисицына. – Это справедливо.

Однако в ту же минуту устыдилась своейкровожадности. Подошла к лежащему, присела, подняла вялое веко – проверить, живли.

– Жив, – вздохнула она с облегчением. – Это женадо такой крепкий череп иметь!

Соратник по схватке спустился по ступенькам,сел на крыльцо, брезгливо посмотрел на разбитые костяшки пальцев.

– Да черт с ним. Хоть бы и сдох.

Не спеша, с интересом рассмотрел даму вперепачканном нижнем белье. Полина Андреевна покраснела, прикрыла ладонью свойпостыдный синячище.

– А-а, вдова-невеста, – тем не менее узнал еекрасавец. – Знал, что свидимся – и свиделись. Ну-ка, ну-ка. – Он отвел всторону ее ладонь, присвистнул. – Какая у вас кожа нежная. Только упали, исразу кровоподтек.

Осторожно (показалось даже – нежно) провелпальцем по синей коже. Госпожа Лисицына не отодвинулась. Объяснять, что синякне свежий, а вчерашний, не стала.

Удивительный блондин смотрел прямо в глаза,его губы пытались раздвинуться в веселой улыбке, но не совсем успешно, потомучто из угла рта стекали алые капли.

– Вы храбрая, я таких люблю.

– Повернитесь-ка, – тихо сказала ПолинаАндреевна, переводя взгляд с его лица на расцарапанное плечо. – Ну вот, у васвся спина ободрана. Кровь. Нужно обмыть и перевязать.

Тут он засмеялся, уже не обращая внимания наразбитую губу. Щели меж белыми зубами тоже были красны от крови.

– Тоже еще сестра милосердия выискалась. Насебя бы посмотрели.

Встал, одной рукой обнял даму за плечи, другойподхватил под колени, вскинул на руки и понес в дом. Полина Андреевна хотелавоспротивиться, но после всех нервных и физических испытаний сил у нее совсемне осталось, а прижиматься к теплой, твердой груди решительного человека былопокойно и отрадно. Только что, еще минуту назад, всё было плохо, просто ужасно,а теперь всё правильно и хорошо – примерно такое чувство владело сейчасгоспожой Лисицыной. Можно больше ни о чем не думать, не волноваться. Естьнекто, знающий, что нужно делать, готовый взять все решения на себя.

– Спасибо, – прошептала она, вспомнив, что ещене поблагодарила своего избавителя. – Вы спасли меня от верной смерти. Этонастоящее чудо.

– Именно что чудо. – Красавец блондиносторожно положил ее на топчан, накрытый медвежьей шкурой. – Вам, сударыня,повезло. Я поселился здесь всего неделю назад. Маяк давно необитаем. Потому изапустение, уж не взыщите.

Он обвел рукой комнату, которая ПолинеАндреевне в ее нынешнем блаженном состоянии показалась необычайно романтичной.В половине единственного окна вместо отсутствующего стекла была вставленасвернутая бурка, зато через вторую половинку открывался превосходный вид наозеро и синеющий поодаль Окольний остров. Из обстановки в помещении имелисьлишь колченогий стол, накрытый великолепной бархатной скатертью, мягкоетурецкое кресло с грудой подушек и уже упоминавшийся топчан. В почерневшем откопоти камине постреливали не догоревшие за ночь поленья. Единственнымукрашением голых каменных стен был пестрый восточный ковер, на котором виселиружье, кинжал и длинный узорчатый чубук.