Обязательно должна быть надежда - Сергей Протасов

— Конечно, папа. А что же делать?

— Необходимо отбросить пресловутые западные ценности, — вдруг ни к селу ни к городу заявил Роман Сергеевич. — Вернуться к истокам нашей веры, обрести в себе русскую душу и наполнить ее благодатью Божией. Отказаться от тотема денег, направить свои мысли на помощь ближнему, на возрождение России как самодостаточного государства. Надо читать священные книги, жития святых, просвещаться и умнеть. Надо научиться любить людей и наполнить свою душу великими замыслами. Чем более глупым будет народ, тем легче его отвратить от православия, отравить шелестом купюр, картинками с яхтами и виллами, ограбить и бросить умирать в канаве, в нищете. Нам всем нужно сильно измениться, чтобы, наконец, снова стать собой! Ты все сможешь преодолеть, если переосмыслишь свою жизнь, найдешь ее истинный смысл и поймешь ее ценность. Бог поможет тебе, а мы с мамой будем рядом.

— А Иннокентий?

— Что Иннокентий-то?

— Тоже будет рядом? Кстати, почему он не приехал?

— Не все просто, сынок, в этом мире. По пути в Москву у меня требовали какие-то документы на него, прививки, еле отбился. В общем, я решил его не брать. Он дома, за ним присматривает Сашка, сосед. Помнишь его?

— Помню. А зачем тебе котенок?

Отец угомонился и присел на стул.

— Он спас меня от смерти. Я наклонился к нему в момент, когда пуля летела в голову. Если бы не он, меня бы убили. Маленький нелепый меховой шарик подарил мне жизнь. Зачем? Чтобы я спас твою. Вижу в этом промысел Божий.

— Расскажи мне все-таки, как там было дело? Кто в кого стрелял, как ты бандитов нашел? Расскажи.

Рассказчик уложился в несколько минут, упомянув, как сидел в сауне, как в другой день выслеживал Баженова, встретил Кешу, потом погрузка трупов, погоня, стрельба… Отдельные моменты он опустил, но в целом передал сюжет точно. Эдуард слушал и не верил своим ушам. Пока он лежал без сознания, потом в сознании, отец много раз мог погибнуть. Не опустил руки, не испугался, настойчиво преследовал преступников и в итоге оказал следствию неоценимую помощь. Особенно его поразил рассказ о покушении в больнице, где летали пули, стулья, произошла кровавая схватка, и все это над телом Эдика. «Вот он какой, — устыдился сын. — Совершил кучу подвигов, но не хвастается, словно все не важно. А я надсмехался над ним, над его мыслями, над его верой». Ему вдруг захотелось перенестись в комнату отца, в компанию задиристого Александра и разговорчивого Володи, еще раз послушать про букву «ё». Туда, где его душа могла себя почувствовать в тепле и покое. Может быть, это и есть счастье? Один из видов счастья.

— Вот и вся история, — тихо сказал отец. — Мечтаю, чтобы твое сердце отогрелось, вернулось домой и навсегда из него ушла сатанинская зависимость от презренного металла, ломающая жизнь. Вижу, как ты устал. Если позволишь, напоследок еще одно свидетельство, которое мне кажется символичным. Дашь мне три минуты?

— Я слушаю, — так же тихо ответил сын.

— В тот день, когда убийца пробрался в палату, чтобы застрелить тебя, и когда ты вышел из комы, был церковный праздник. День святителя Парфения, епископа Лампсакийского. Вот что примечательно. Этот человек не подвергался гонениям за веру, его не мучили и не убили, он скончался в своей постели. Всю свою жизнь он проповедовал христианство среди язычников, дело было в IV веке в Малой Азии. В городе Лампсак, где он и служил епископом. Он, с разрешения римского императора Константина Великого, разрушал идольские капища и ставил на их месте христианские храмы. Вот к чему я и тебя призываю — разрушить идолов в своей душе и повернуться к Христу. В твоей душе станет просторно и спокойно. Вместе с тем Парфений излечивал словом Божием людей, изгонял дьявола и даже воскрешал мертвых, что, впрочем, можно, пожалуй, отнести к легендам, — отец поднялся и подошел к подоконнику. — Как бы там ни было, я вижу глубокий смысл в этом совпадении и великий символ твоего скорого воскрешения и выздоровления. Вот, — он взял с подоконника принесенный пакет, развернул его и вынул маленькую книгу. — Я специально привез из Москвы. Почитай, когда тебе будет можно. «Святой великомученик и целитель Пантелеймон». Он помогает больным. Тут еще иконка, ты ее видел у меня дома. Молись и думай о Боге, он спасет тебя, излечит и поможет обрести счастье.

Действие лекарства полностью прошло. Как завороженный, Эдик смотрел на ставшего вдруг гигантом отца. Он стоял, почти выйдя из светового пятна, только глаза сверкали отраженным голубым огнем. Нелепый костюм, сбитые набок волосы и порывистые, полные сдерживаемого неистовства движения только усиливали впечатление. Его сила, убежденность и искренняя доброта подавляли волю молодого мужчины и вместе с тем наполняли волнующей надеждой, затрепетавшей в груди сладким предчувствием.

Роман Сергеевич поставил стул возле тумбочки, размашисто троекратно перекрестился, обозначая финальный аккорд:

— Да будет так! Во имя Отца, Сына и Святого духа!

И в пояс поклонился в сторону окна, глядящего на бесконечную черную пустыню.

Утренний осмотр в понедельник выявил ухудшение состояния Эдика. У него поднялось давление, ослабли рефлексы. Зинаида Иосифовна знала о вчерашнем посещении больного отцом и успела отчитать дежурную медсестру за халатность. Ее вердикт категоричен: никаких свиданий до особого решения.

Действительно, начиная с прошедшего вечера Эдик слышал только движение крови внутри головы. Не мог ни о чем думать, почти не спал. Картины ударов вытеснили все другие мысли. Он представлял, как глянцевые красные шары набегают на затылочную кость, разбиваются об нее, разлетаясь многочисленными продолговатыми каплями цвета спелой черешни. Шары непрерывно следуют один за другим, словно стремятся пробить череп.

На обходе он с трудом сосредоточился, отвечал вяло.

К нему подсоединили капельницу, накололи лекарствами, и он уснул.

* * *

Во сне ему пригрезилось, что котенок Кеша, лежавший все время с ним рядом, вдруг начал вертеться, забился, то ли играя, то ли по другой какой необходимости. Потом успокоился, зевнул и зажмурился. Через некоторое время он снова забеспокоился, досаждая дрожащими колебаниями о бедро. Забавлявшее движение в какой-то момент стало раздражать Эдика, но он не спешил прогонять шалуна. Так повторялось несколько раз до тех пор, пока Кеша не вывел его из себя. Эдуард в полусне протянул руку и наткнулся на сотовый телефон. Дешевый кнопочный аппарат, установленный на беззвучную вибрацию, настойчиво сообщал о ком-то, кто очень хочет поговорить.

«Телефон звонит, — подумал Эдик. — Надо просыпаться».

С трудом разлепил глаза и увидел вокруг себя ночь. Сколько же он проспал? Часов десять? Когда он отключился, не было еще и девяти утра. Самочувствие его улучшилось, голова почти прошла. Место боли заняла какая-то нездоровая свежесть и легкость. Казалось, он способен бегать, кататься с горки, дышать морозным воздухом. Ему невыносимо захотелось жить!