Я тебе посылаю любовь. Книга первая - Марина Васильевна Ледовская

с вертикальной химией делали ее лицо еще больше похожей на куклу. Конечно, одета по последнему писку моды, везде открыто чуть больше, чем надо. Она пришла в театр, чтобы показать себя, но поскольку на нее мало кто обращал внимания, быстро заскучала.

Надя поспешила спрятаться и стала наблюдать из-за укрытия, почему-то не хотелось, чтобы Фертовский ее заметил. Он, наконец, повернулся к своей спутнице, досадливо хмыкнул, почти не разжимая губ, что-то ей опять сказал. Через секунду девица взяла его под руку, и они направились в партер. Ну, конечно же, в партер, куда еще?

Наде и Лизе светил амфитеатр. Вот и замечательно! Меньше шансов столкнуться с Фертовским. Хорошо, что он ее не видел. Пришлось бы здороваться, что-то говорить, выдерживая оценивающие и двусмысленные взгляды «модельки». Знала бы она, как Фертовский еще несколько месяцев назад влюбился в Надю, целовал ее, а потом спас от огня. Этот мужчина страдал. И сейчас, спустя время, много стало видеться в ином свете. Да, объяснение в любви Фертовского оказалось не самым романтичным, даже унизительным, но он хотел быть честным и прямым. Он не скрывал и не лукавил. Самое главное, что он все-таки сказал о своей любви. И глаза его тогда смотрели на Надю совсем не так, как сейчас на худосочную модель. Тогда зачем он с ней встречается? Если он так страстно и горячо говорил Наде о своих чувствах, то почему отдал предпочтение другой?

От возмущения Андреева даже вскочила.

— Сядь! Ты что? — зашипела Лиза, дернув ее за руку. — Спектакль уже начался.

Надя словно проснулась, быстро извинилась и уставилась на сцену. И как это Фертовскому удалось так занять ее мысли, что она совсем забыла, зачем сюда явилась? Надя собралась, шумно выдохнула, сосредоточилась и через минуту забыла о Фертовском. Она с головой окунулась в атмосферу происходящего на сцене и почувствовала приятное волнение, когда на ней появился главный герой.

Однако чем больше Андреева смотрела, тем сильнее изумлялась. Когда-то увиденный ею в кино герой, такой элегантный, сдержанный, невероятно умный, вызвавший неподдельное восхищение, убедил Надю в том, что и в жизни он такой. Ну, или почти такой. И что же? Строгий, явно дорогой, костюм сменили потертые джинсы, волосы жгучего брюнета стали рыжими перьями, в ухе серьга. А манеры? Нет, Надежда, конечно, читала Кена Кизи5 и помнила сюжет, но… перевоплощение актера было таким разительным, словно перед ней предстал совсем другой человек. И ей стало смешно, что она приписала артисту черты человека, которого он играл в кино. Известный британский актер6 однажды на явный комплимент в адрес своего героя ответил: «Просто я профессиональный притворщик». И ничего иного. Игра актера по сути своей — ложь. Но он заставил поверить, что это правда.

И если актеру верят, значит, он максимально убедителен и по-настоящему талантлив. И Надя поверила, слишком органичен он был тогда в этой роли, органичен, целостен. Впрочем, как и сейчас, когда вразвалку ходил по сцене, сквернословил, обманывал, говорил непристойности. Да, в нем, конечно, были и положительные черты, но он был непреодолимо далек от образа Егора Шубина — мужчины-идеала Нади. Нет, она не испытывала разочарования, была слишком разумной, скорее, замешательство, причем от собственной наивности. А ведь прав батюшка Иоанн и еще как, довольно часто мы весьма необдуманно судим о других, принимаем за истину то, что лежит на поверхности. Повешенные нами на человека ярлыки, лишают нас возможности понимания. Мы перестаем видеть в этом человеке что-то, кроме того, что уже видели и приписали ему, как неотъемлемое качество. А если он начинает вести себя не так, как мы ожидали, мы решительно отказываемся в это верить. Найденные нами объяснения его поведению, оказываются ошибочными, мы не в состоянии признать за этим человеком других черт, помимо тех, которые однажды признали.

В какой-то степени это напоминает и театр. Здесь на актере надета маска, которая на время спектакля определяет его роль и при правильном раскладе у зрителя не возникает потребности знать, что на самом деле под ней. Однако любой спектакль имеет финал, и маска перестает что-либо значить. Человек просто избавляется от нее и становится самим собой. Это и просто, и непостижимо. Особенно, касаемо отрицательных ролей. При высоком профессионализме актера так легко было поверить, что он злодей, и как сложно признать, что этого нет на самом деле. Мы словно теряем доверие у самих себя, мы чувствуем, что нас обманывали, но так искусно, что мы теряемся и находим слишком простой выход, мы не желаем сдаваться и признать, что реальность иная.

В антракте Лизе очень захотелось кофе, она с упоением вспоминала дни своей театральной юности, когда с подругой ездила в столицу почти на каждую премьеру, а в перерывах между актами спектакля они пили огненный и невероятно горький кофе.

Наде кофе не хотелось, она отправила сестру в буфет, а сама с любопытством стала осматривать настоящую карету, находящуюся в фойе театра.

— Добрый вечер! — услышала где-то сбоку.

Все-таки они встретились!

Глава 54

Виктория нервничала весь день. Ей почему-то казалось, что, как только она прибудет в Петербург, сразу там встретит Вадима. Прямо на вокзале, рано утром. Глупо, конечно. Таких подвигов можно ожидать лишь от влюбленного мужчины, а Вадим им не являлся. Интересно, зачем ему понадобилось увидеть Корецкую? Когда он говорил ей по телефону о встрече, Вике показалось, что у нее появился шанс…

Но сейчас, спустя сутки, она перестала строить иллюзии. Вадиму слишком многое надо было простить и забыть, кроме того, он никогда не верил в ее способности кем-то серьезно увлечься. А, следовательно, и в ее любовь, о которой узнал там, в Беляниново. Узнал и отпустил Викторию, нисколько не сожалея и не пытаясь удержать ни на секунду. Впрочем, она сама виновата. И все-таки было жалко себя. Что-то в ней изменилось, словно в другую дверь вошла. Несмотря на все ту же внешнюю уверенность, она теперь часто задумывалась о том, почему с ней произошло такое, каким образом мужчина заставил ее потерять голову, обезуметь от нахлынувшего потока чувств и желаний. Нет, в основе этого лежал не спортивный азарт, Вадим был ей интересен не тем, что проявлял равнодушие. Хотя, не лукавя, нужно признать, что началось-то все именно с этого. Но потом… потом он просто свел ее с ума, околдовал, приворожил, сам того не ведая. А когда все стало таким прозрачно-понятным, он отказался поверить в чувства Виктории Корецкой — рыжеволосой девицы, взбалмошной, капризной и не очень