Алмазные псы - Аластер Рейнольдс

– Ничего похожего, мой дорогой. Тебе нравится музыка?

– Она чудесная, – ответил я и вышел из кухни.

Я оказался в шестиугольном коридоре, залитом тусклым охряным светом. Ределиус преследовал меня и здесь, журча из пьезоэлектрических стенных панелей. Гравитация, прижимавшая меня к полу, была вызвана тягой в одно g, а не центробежным ускорением системы жизнеобеспечения, иначе вертикальная и горизонтальная оси поменялись бы местами. Этот факт подтверждал, что мы еще не прилетели, не приблизились к скоплению «каруселей» и астероидов в догоняющей троянской точке Юпитера, именуемому Корабельной Гаванью. Мы по-прежнему шли на межзвездном двигателе, подбирались к субсветовому замедлению скорости или, наоборот, выскальзывали из него.

Корабль должен был находиться где-то между Эпсилоном Эридана и Солнечной системой.

Прогулка увела меня от ядра корабля к его оболочке, где мимо нас проносился горячий нейтронный дождь. Отсеки, по которым я проходил, становились темней и холодней, казались все менее знакомыми и все более механизированными. У меня появилось иррациональное ощущение, будто кто-то крадется за мной следом.

Мне никогда не нравились одиночество и темнота. Значит, я просто свалял дурака, приписывая это ощущение страху обернуться. И все же волосы на затылке встали дыбом, а на лбу выступил холодный пот.

Большая часть гексагонального коридора оставалась в тени, за исключением ничтожного пятнышка света, сопровождавшего меня, словно гало. Тем не менее я все-таки различил что-то темное, видневшееся далеко впереди, там, где сходились стены коридора.

Я был не один.

Какая-то темная фигура, чей-то силуэт наблюдал за мной. И это, конечно же, было не имаго Кати.

Вмиг меня охватил ужас.

– Катя, – прохрипел я. – Пожалуйста, полное освещение.

Ярко вспыхнул актинический свет, и я зажмурился. Красные фантомы на сетчатке постепенно угасли, и через секунду-другую я открыл глаза. Наблюдатель исчез.

Я медленно выпустил воздух из легких. Было бы благоразумно не строить поспешных выводов. Вовсе не обязательно думать, что мне не померещилось. В конце концов, я только что вышел из криосна, проведя несколько лет в замороженном состоянии. Я и должен быть немного нервным, открытым для подсознательного внушения.

Конечно же, кроме меня, здесь никого нет. Дрожащим голосом я пообещал себе немедленно выбросить из головы случившееся.

Десять минут спустя я добрался до внешнего корпуса и оказался в открытом космосе, точнее говоря, увидел его глазами дрона, закрепленного на паучьих лапах снаружи. Головка камеры уставилась на меня через иллюминатор. Выглядел я бледным и напряженным, но в помещении не было никого, кто мог бы составить мне компанию.

Я отвернулся от иллюминатора к носу корабля. «Неистовая Паллада» была субсветовым таранным лайнером, предназначенным для пассажирских перевозок. Поэтому большую часть того, что я видел, составляла очень мощная нейтронная защита. Для бозонного двигателя необходимы были фотоны. Гамма-лазер прочесывал пространство впереди и разделял ядра дейтерия на протоны и нейтроны. Наш гауссов ковш отсеивал протоны и собирал их в сердце корабля. Смертоносный дождь нейтральных барионов перенаправлялся в обход корпуса, минуя системы жизнеобеспечения и ее хрупкого груза – спящих в криосне. Дрон фиксировал этот поток и передавал мне в образе вихрящейся розовой ауры, словно мы погружались в глотку самой Вселенной.

Сзади все затмевала выхлопная струя. Гамма-щиты горели синим огнем излучения Черенкова. Урожай протонов внутри корабля задерживался лишь на чрезвычайно короткое время. Магнитные поля собирали их в луч, проходивший через клубящееся облако тяжелых монополей. Релятивистские протоны замедлялись и направлялись в магнитные узлы. Каждый монополь имел оболочку из бозонов, которая провоцировала распад протонов. Таков был источник энергии корабля таранного типа.

Я изучил всю техническую документацию, прежде чем подписать соглашение о партнерстве в сверхразуме – человеко-кибернетическом управляющем органе корабля. «Изучил» в данном случае означает, что в меня эйдетически загрузили документы, подготовленные «Макро» – владельцем корабля. Они вошли в мою память на почти интуитивном уровне, но, разумеется, были запрограммированы так, чтобы подробности забылись, как только срок действия контракта истечет. Мне сообщили все, что необходимо знать, и даже сверх того. Мы везли девятьсот замороженных пассажиров, а команда состояла из шести человек, каждый из которых был экспертом в одной или нескольких областях теории межзвездного полета. Я специализировался на подсистемах ковша – гауссовом коллиматоре и абляционном щите, а также на корабельной медицинской аппаратуре. Компьютер, носивший маску Кати, тоже обладал знаниями во всех этих областях, но ему не хватало, как объяснили кибернетики, присущего человеку эвристического типа мышления. Поэтому члены экипажа исполняли роль эвристического ресурса – периферийных устройств, окружающих жесткое ядро машинного сознания.

Таким образом, члены экипажа пребывали на более низком уровне криосна: чуть теплей, чуть ближе к той лавине клеточной смерти, которая и есть жизнь. Компьютер мог опросить нас и без лишних хлопот с полным оживлением. В результате наши сны захлестнуло бы технологическое цунами фактов и цифр.

Я изменил телеметрию дрона так, чтобы нейтронный ветер стал незримым. Глядя сквозь него, я совершенно не видел звезд. Эйнштейновское искажение размазывало их, скрывая за расширяющимися носом и кормой корабля. Мы все еще ускорялись, приближаясь к скорости света.

– Итак? – спросил я, спустя немалое время.

– Как тебе должно быть известно, мы еще не достигли срединной точки полета. Фактически мы прилетим на место не раньше чем через три года по корабельному времени.

– Это техническая проблема?

– Не совсем. Боюсь, что скорее медицинская, поэтому мне и пришлось пробудить тебя от криосна между системами. Тебе понравились виды, мой дорогой?

– Смеешься? Ни единой звезды в целой Вселенной! Самое мрачное зрелище из всех, что я могу припомнить.

Я вернулся в отсек, где находились криокапсулы для шести членов экипажа. Кибернетический призрак Кати стоял рядом со мной, и Моцарт согревал наши души. В радостных аккордах Моцарта тонули все слабые отдаленные звуки работающего корабля, но очевидная необходимость этого глушения чрезвычайно раздражала меня. Обычно я не был склонен к нервозности.

– Янош болен, – объявила Катя. – Должно быть, заразился плавящей чумой еще на Йеллоустоне. Если сейчас же не примем меры, он не доживет до конца полета. Ему нужна операция.

Я пожал плечами:

– Болен? Это очень плохо. Но УПД[12] в подобных случаях предельно ясен. Заморозить его еще сильней и держать в состоянии стазиса.

Я склонился над гладким боком капсулы, изучая биомедицинский дисплей под краем крышки. Капсула напоминала гигантскую хромированную куколку или серебристую рыбку, от головы которой отходила свернувшаяся кольцами пуповина. Внутри шестиугольного рифленого короба лежал Янош. Его неподвижный силуэт был едва различим под заиндевевшей крышкой.