Стеклянные дома - Луиз Пенни

– Если бы ты спросила у меня пять минут назад, я бы с полной уверенностью ответила «нет». Но теперь? – Она вздохнула. – Я не уверена.

Арман кивнул. Это было страшное признание. Однако смелое. Первый шаг к тому, чтобы не выполнить приказ.

Не прятаться от монстра. Признать его существование. Понять, что речь идет не о какой-то горстке злобных людей. Не о «них». О нас.

То был один из ужасов Нюрнбергского процесса. Процесса над Эйхманом. То, о чем сегодня начисто забыли. Банальность зла.

Не брызгающий слюной безумец. А совестливые мы.

– «Всегда слушайся голоса совести»,[37] – тонким голосом пропела Клара, и ее слова растаяли над жаркой печкой. – Оказывается, это не так уж легко.

– Почему вы говорили о Пиноккио? – спросил Арман.

Он начал подозревать, что это был не просто рассказ Рейн-Мари о ежевечернем ритуале чтения для Оноре.

– Да глупости, – отмахнулась она. – В особенности теперь, после того, о чем мы только что говорили. Не бери в голову.

– Нет, серьезно, – настойчиво произнес он.

Рейн-Мари посмотрела на Клару, и та подняла брови.

– Давай же, – подстегнула ее Клара и получила «ну спасибо» во взгляде Рейн-Мари.

– Вы помните, почему Пиноккио не был настоящим мальчиком? – спросила Рейн-Мари у Мирны и Армана.

– Потому что его вырезали из дерева? – ответила вопросом Мирна.

– Да, и поэтому тоже, – согласилась Рейн-Мари. – Но по-настоящему ему мешало стать человеком отсутствие совести. В фильме роль учителя играет Сверчок Джимини. Он объясняет Пиноккио, что хорошо, а что плохо.

– Сверчок как кобрадор, – сказала Клара. – Поющий и танцующий, но тем не менее.

– Есть разница между слабой совестью, совестью, сбитой с толку, и отсутствием совести, – заметил Арман.

– А знаете, как психотерапевты называют случаи полного отсутствия совести у человека? – спросила Мирна.

– Диссоциальное расстройство личности? – предположила Рейн-Мари.

– Умница, – похвалила ее Мирна. – Да, все верно. Официально так. Но неофициально мы называем это психопатией.

– Ты хочешь сказать, что Пиноккио – психопат? – спросила Рейн-Мари, потом посмотрела на Армана. – Нам, пожалуй, придется пересмотреть вечернее чтение для Рей-Рея.

– Ну, эти сцены, конечно, не вошли в фильм, – сказала Клара. – Та часть, когда Пиноккио убивает жителей деревни. Интересно, что бы пел в этом случае Джимини.

– Понимаешь, в этом-то и проблема, – сказала Мирна. – Мы привыкли к кинематографической версии психопатов. К явным сумасшедшим. Однако большинство психопатов – умные люди. Им приходится приспосабливаться. Они умеют подражать поведению нормальных людей. Делать вид, будто их что-то волнует, хотя на самом деле они ничего не чувствуют, кроме разве что ярости и переполняющего их и почти непреходящего ощущения, что все перед ними в долгу. Что их обделили. Они получают то, что им нужно, главным образом с помощью манипуляций. Большинству из них не приходится прибегать к насилию.

– Мы все используем манипуляцию, – заметил Арман. – Может быть, порой мы этого не осознаем, но это так.

Он показал на вино – приманку, которую использовала Мирна, чтобы пригласить их. Мирна подняла бокал, признавая его правоту.

– Психопата трудно опознать, в отличие от большинства из нас, людей, склонных к откровенности, – продолжила она. – Психопат виртуозен. Люди ему верят. Он даже нравится окружающим. Это его большой талант – убеждать людей в том, что его точка зрения законна и правильна, зачастую даже когда все свидетельствует об обратном. Как Яго. Это разновидность магии.

– Слушайте, я совсем запуталась, – сказала Клара. – Так кобрадор психопат? Или психопаткой была Кэти Эванс?

Они посмотрели на Армана, который поднял руки:

– Хотелось бы мне знать.

Он начинал думать, что это преступление не ограничивается участием кобрадора и Кэти Эванс. Возможно, был кто-то третий, кто манипулировал обоими.

А теперь манипулировал следователями.

А это означало, что в деревне находится некто похожий на человека, но не вполне человек.

Судейский молоток ударил с такой силой, что несколько зрителей подскочили на своих местах.

Некоторые дремали – их одолела вялость, вызванная невероятной жарой.

Но большинство боролись с дремотой, желая услышать, что скажет дальше старший суперинтендант Гамаш.

И что сделает дальше главный прокурор.

Зрителям казалось, будто они присутствуют на состязании умов. Атака. Парирование. Ответный удар. Выпад.

Но для судьи Корриво, которая сидела ближе и видела то, что оставалось незаметным для других, происходящее перестало быть состязанием и превратилось в эстафету. Они по очереди передавали друг другу груз, который им приходилось нести.

Судья Корриво знала, что они не питают любви друг к другу. Это было ясно с самого начала. Причем они не притворялись, нелюбовь была искренней. Таким образом, они заключили союз, который прекратил их вражду.

И у нее были основания опасаться, что из-за этого союза прекратится весь ее судебный процесс.

С нее было достаточно.

– Сегодняшнее заседание закончено, – объявила она. – Встречаемся завтра в восемь.

Зрители заворчали, недовольные столь ранним началом заседания.

– Пока воздух не раскалился, – пояснила судья Корриво.

В этом был определенный смысл, и когда поднялась она, поднялись и зрители, неохотно кивая в знак согласия.

– Джентльмены, – сказала она Гамашу и Залмановицу, – я бы хотела видеть вас в моем кабинете.

– Да, ваша честь, – ответили оба и слегка поклонились, когда она вышла.

– О господи, – сказал Залмановиц, усевшись наконец и отирая пот с лица. Он поднял голову и увидел, что Гамаш стоит рядом, ожидая его. – Прошу прощения. Я облажался.

– Возможно, это к лучшему, – сказал Гамаш.

– Верно. – Главный прокурор затолкал бумаги в портфель. – Несколько лет в тюрьме – тот самый отдых, который мне требуется. Я подумывал о каком-нибудь городке для пенсионеров в Аризоне, но тут я еще и переподготовку получу. Интересно, в местах заключения есть курсы по изучению языков? Всегда хотел выучить итальянский. – Он посмотрел на Гамаша. – Вы не видите иронии в том, что мы можем оказаться в тюрьме из-за Ганди?

Старший суперинтендант улыбнулся. Но улыбка была едва заметная и натянутая.

– Вы не сделали ничего противозаконного, – сказал он. – Это я совершил клятвопреступление.