Риджийский гамбит. Интегрировать свет - Евгения Сафонова

Лод не отрывал светлого взгляда от пламени, сияющего на фитиле светлячком.

– Набраться смелости и признать, что я не сдержал и не могу сдержать свою клятву? Что не могу отвечать за свои слова, что был глупцом, когда думал – мне под силу выдержать то, на что я себя обрёк? Свернуть с пути, который когда-то так опрометчиво выбрал и который с самого начала не мог никуда привести? – в том, как колдун склонил голову, читалась обречённость. – Я думал об этом.

– Только что вы будете делать дальше? Даже если Морти не возненавидит вас обоих, это сделает Алья. И тогда вы оба обратитесь в мишень.

– Не знаю. Может, боги позволят нам разрешить всю эту историю благополучно? Воцарится мир, и я подам в отставку. Поселимся в каком-нибудь человеческом городке. Будем просто жить.

– И ты сможешь «просто жить»? Не смеши меня. Вы для этого не созданы: ни ты, ни она. Для вас обоих любовь, простое человеческое счастье – приятное дополнение, но никак не главное. Вы созданы для чего-то большего, вы оба. А даже если светлые позволят вам просто жить, они никогда не допустят вас к тому, к чему вы стремитесь.

Вместе с выдохом у Лода вырвался смешок:

– Что за ситуация.

– Я даже не знаю, есть ли из неё хоть один безболезненный выход.

– Любой выход будет болезненным, – колдун протянул руку к свече, будто хотел коснуться пламени пальцами. – Есть один, конечно, и вероятность подобного исхода… – он осёкся. – Но это было бы низостью с моей стороны – рассчитывать на него.

Он провёл расправленной ладонью над каплей огненного золота, у фитиля отливающей прозрачной синевой. Потом сжал пальцы в кулак, согнув их по очереди: быстрым выверенным движением музыканта.

– А самое печальное, – произнёс Лод потом, и отражённый огонь плясал искрами на дне его зрачков, – я понимаю, что где-то в глубине души… всё-таки рассчитываю.

Акке улыбнулся.

– Знаешь, если бы не твоё искреннее стремление быть хорошим человеком, ты бы утопил Риджию в крови куда успешнее, чем твой прадед. Но куда там… если тебе даже то, о чём ты думаешь, кажется нечестной игрой.

– А ты знаешь, о чём я думаю?

– Естественно, знаю. Я знаю тебя с того момента, как ты издал первый крик, – справедливо заметил иллюранди. – И знаю ещё одно: с этой девочкой ты можешь быть счастлив. С принцессой – нет. В вашей любви с самого начала было слишком много «но».

– А ты так радеешь о моём счастье, что, видимо, пытаешься подтолкнуть события в нужном направлении.

– В меру моих скромных сил.

Колдун посмотрел на спящую девушку. В который раз вернулся в то утро у чёрного пруда, что разделило всё на до и после. Вспомнил, как вытаскивал её из воды, пока мантия тянула ко дну – он кинулся в пруд, в кои-то веки не успев подумать даже о том, чтобы раздеться, – как сосредоточенно, в размеренном ритме давил ей на грудную клетку, как вдыхал в её губы воздух, твердя про себя: «Живи, дыши, ну же…»

А потом она открыла глаза: широко расставленные, от изумления расширившиеся на пол-лица. Глубокая, насыщенная вечерняя синева под тёмной чёлкой, липнущей ко лбу, и тоненькая, почти чёрная кромка по краям радужки. Две сапфировые звезды, тонущие во мраке зимнего неба.

Забавно. Когда-то он думал, что, кроме этих глаз, в ней нет ничего особо привлекательного. Даже её лицо: большеротое, с пухлыми щёчками и широким носом, плоским, смешно похожим на кнопку… он никогда не считал его некрасивым, но поначалу оно казалось странным, неправильным. Особенно в сравнении с ликами дроу, которые он привык видеть. Кто бы мог подумать, что всё так сильно изменится, и простой интерес уступит место этому чувству, щемящему и бесконечно нежному: будто высоко в горах ты вдруг видишь цветок, пробившийся к солнцу среди льда и снега – маленькое, одинокое, беззащитное чудо.

Быть хальдсом принцессы – столь же великая честь, сколь и повинность. Он знал об этом, и считал это незаслуженным счастьем: отдать ей своё сердце без права забрать обратно. Одна лишь радость – и никаких сожалений, никогда и ни о чём. Никогда.

До недавних пор.

Хорошо устроился, приятель, подумал он с иронией, хмелем горчившей душу. Две девушки, такие разные, такие непохожие… но обе – любящие, и обе – при тебе. А при желании ты мог бы перейти черту с одной, не отказываясь от другой. С твоим-то талантом к манипуляциям это не стоило бы большого труда. Многие не стали бы думать дважды, прежде чем выбрать этот вариант.

Если б только у тебя не вызывала отвращение одна мысль об этом.

Что ж, играй роль, наследник рода Миркрихэйр. Ты придумал себе новую маску – так носи её с блеском, с честью, с удовольствием. Ведь ты в этом мастер: придворный колдун, великий лицедей, владыка игр и кукол. Прячься под маской, пока не закончится война… а дальше – надейся, что твой друг тоже поймёт это. Что мы не выбираем, кого любить.

Потому что твоя принцесса отличается от многих, носивших королевский венец до неё. И если ты захочешь уйти, она отпустит тебя.

Весь вопрос в том, сможет ли твой Повелитель простить, что ты причинил ей боль. А если простит, то когда. Алье всегда нелегко давалось понимать и прощать, и гнев порой заводит его слишком далеко. И повода обвинить своевольного Первого Советника в злоупотреблении своим положением, чтобы воздать справедливую кару, долго искать не придётся.

Оставался всего один вариант, который позволил бы не отказываться ни от дружбы, ни от положения. Потому что простого желания Морти освободить своего хальдса было недостаточно: Алье не составит труда сопоставить факты, и всё выйдет только хуже. А Лод не смеет и никогда не посмеет просить её сделать то, о чём не раз уже думал.

Но если и она это поймёт…

Лод презрительно одёрнул рукава рубашки.

Да, иногда он презирал свою расчётливость. То, что разум просчитывает варианты даже тогда, когда сердце – на части, что оценивает выгоды даже в том, от чего душа – в осколки.

Однако остался бы у тёмных хоть один шанс, если б он не был таким?

– Господин Лодберг.

Колдун и его слуга обернулись вместе.

На другого иллюранди, шагнувшего к ним из тёмного угла.

– Да, Йон? – спросил Лод, не повышая голоса.

– Повелитель зовёт вас, – тихо произнёс слуга Альи. – Срочно.

Лод вскинул голову, словно гончая, почуявшая дичь.

– Навиния очнулась.

Он не спрашивал – утверждал; и Йон кивнул, подтвердив то, что колдун понял и сам.

– Да, принцесса очнулась, – молвил иллюранди. – И у неё есть что вам рассказать.

* * *

Мы играли, устроившись на привычных местах. Я сидела с ноутбуком на кресле, Сашка – за столом, оккупировав мой стационарник. Когда он приходил ко мне, я всегда уступала ему комп: Сашка в этом плане капризный. Если я чувствовала себя за ноутом вполне комфортно, то он наотрез отказывался иметь с ним дело.