Призови сокола - Мэгги Стивотер

Она села за руль.

Фарух-Лейн ездила всю ночь. Она доехала до того места, где он вышел из машины, заглянула во все кафе и круглосуточные магазины, потом проверила отели, стоявшие неподалеку от дороги, потом больницы.

Она боялась сказать Локу, что потеряла Парцифаля. И, в общем, сама в это не верила. Что сделал бы Парцифаль, не будь он Провидцем, если бы оказался в незнакомой стране, без родных, без друзей? Фарух-Лейн начала подозревать, что, возможно, вела себя слишком жестко. Но его было так нелегко любить.

Ночь тянулась и сжималась в непостоянном ритме – минуты ползли, пока она по второму разу объезжала все кварталы, а потом, когда она облокачивалась на стойку в отеле и спрашивала: «Вы видели этого человека?», пролетали целые часы.

Это напомнило Фарух-Лейн ту ночь, когда Лок нашел ее – первую ночь после убийства Натана. Тогда она тоже села в машину – что еще ей оставалось делать? Она не собиралась спать, смотреть телевизор или читать. Проблема с убийством, в отличие от несчастного случая, заключается в том, что нельзя дежурить в больнице. Ночь тянулась, тянулась, тянулась. Фарух-Лейн ездила кругами, останавливалась, заходила во все заведения, какие только были открыты в Чикаго посреди ночи. Она собрала кучу ночных артефактов – лотерейные билеты, кофе с пенкой, несвежий корндог, дешевые солнечные очки, вроде тех, что были на Парцифале в ванне. «Где-то там, в этой ночи, Натан», – думала Фарух-Лейн и не знала, что сделала бы, если бы увидела его. Когда она наконец вернулась домой, в свой коттеджик, ставший местом преступления, Лок сидел на ступеньках и ждал ее. «Кажется, тебе нужно видеть в этом какой-то смысл», – пророкотал он.

Она должна была найти Парцифаля. Она не собиралась говорить Локу, что потеряла их единственного Провидца.

И Фарух-Лейн поехала дальше.

Это было посреди ночи, и они проснулись.

Мэгз Гармонхауз делила спальню со своей сестрой Олли, как в детстве: две кровати, а между ними пространство шириной с еще одну кровать – достаточно близко, чтобы перепрыгнуть друг к другу и повозиться, пока мама не отругает. Между детством и нынешними временами пролегли много лет и три мужа, но иногда, когда Мэгз просыпалась, ей казалось, что они снова стали девочками. Впрочем, мысль была неприятная. Она всегда думала: «О господи, теперь придется проделать это еще раз».

И вот она проснулась и нашарила очки. Было слышно, как Олли тоже нашаривает очки.

Сестры посмотрели друг на друга в темноте. Глаза у Олли ярко блестели в свете уличного фонаря, и в этом было что-то жуткое, хоть Мэгз и знала сестру не один десяток лет. Всё казалось возможным такой ночью, когда почему-то просыпаешься и сама не знаешь, почему.

Может, что-то упало. Глухой стук – самое оно, чтобы разбудить человека ночью, отличный выбор, классический вариант, подумала Мэгз. Однажды Дабни встал отлить посреди ночи, пьяный в стельку, и грохнулся, попытавшись войти в зеркало вместо кухонной двери.

Олли моргнула. Она тоже прислушивалась. Пыталась понять, что это – просто случайный стук или ШУМ. Их квартал никогда не был спокойным, но в последнее время он сделался еще неприятнее. В прошлом году шум предшествовал ограблению. Явились трое молодых людей, вытряхнули ящики, забрали наличку и унесли микроволновку из кухни. Они немного побили Мэгз, когда она защищала маленький телевизор Олли.

Возможно, это была та новая жилица. Мэгз уже слегка задолбало милосердие Олли – нет смысла пускать сюда какую-нибудь беглянку, потому что за ней по пятам придет закон, но Лилиана уже преобразила дом. Мэгз сама не знала, как можно было достичь столь многого за такое короткое время. Лилиана работала не покладая рук, это уж точно, но один человек не в состоянии за день отмыть всю плесень, починить лестницу и обнаружить красивый темный блеск дерева под многолетними наслоениями пыли. Мэгз видела, как она пользовалась водой и уксусом, но в доме даже пахло иначе – цветами, летом. Ей пришлось осмотреть стены в коридоре, чтобы понять, не покрашены ли они, потому что всё вокруг казалось ярче.

– Девушка, – шепотом сказала Олли. – Она плачет.

Как только она это сказала, Мэгз поняла. Из комнаты над ними доносились тихие всхлипывания. Негромкие стоны, словно их издавало раненое животное. А заодно – легкие шаги, как будто Лилиана расхаживала по комнате или переставляла мебель. Это был грустный звук. И тревожный – особенно теперь, во мраке ночи, когда глаза Олли блестели белым за стеклами очков, а на стенах чернели тени деревьев.

Сестры помедлили, а потом Мэгз вздохнула и сбросила одеяло. Олли последовала ее примеру. Она всегда присоединялась, если Мэгз делала что-то первой. Две старухи стояли в спальне, плечом к плечу, и прислушивались.

Плач прекратился?

Нет, вот опять.

Они накинули халаты и, шаркая, вышли в коридор.

Здесь он раздавался громче. И звучал так грустно. Особенно если представить, что его издавала та милая девушка, что ее ласковые глаза были затуманены слезами, а нежный рот искривлен отчаянием.

Они включили свет, но толку было немного. От одной-единственной лампочки стало лишь немногим светлее, чем когда в коридор проникал только тусклый оранжевый свет уличных фонарей.

Мэгз поднималась по лестнице небыстро, а Олли и того медленнее. Мэгз не спешила. По рукам у нее по-прежнему бегали мурашки, и она вовсе не горела желанием оказаться наверху первой.

Дверь Лилианы была приоткрыта. В щелку Мэгз увидела, как что-то движется туда-сюда. Столб света, потом темнота. Свет, потом темнота. Очевидно, это была ночнушка Лилианы, но Мэгз подумала о привидении. Мать говорила, что один раз видела призрака – он появился внезапно, взял и выбился лучом света из-под пола старой кухни, и перепугал ее так, что даже много лет спустя дрожь отзывалась в костях.

Мэгз и Олли почти достигли верха лестницы. Последняя ступенька издала оглушительный скрип.

Белый столб замер в дверях и исчез.

Настала тишина.

Мэгз помедлила. Ей очень хотелось спуститься.

– Детка? – позвала Олли, впервые в жизни оказавшись храбрее Мэгз.

Лилиана всхлипнула.

– Пожалуйста, уходите.

Они обе так обрадовались, услышав ее голос, что разом выдохнули.

Мэгз сказала:

– …

Но слов не было, потому что внезапно исчез звук.

Словно весь дом поставили на паузу. Словно никогда и не существовало такой вещи, как звук. Словно то, что они считали звуком, всегда было ложным воспоминанием.

Олли крепко схватила сестру за запястье.

А потом все звуки вернулись разом.

– Мне нравится твоя квартирка, чувак, – сказала Джордан.

Она пошутила, потому что это была не его квартира, а круглосуточный магазин, где Диклан торчал последние пятнадцать минут, спасаясь от холода.