Жена башмачника - Адриана Триджиани

– Ты только что с работы, – мягко проговорила она, зная, как на него действует ее чувственный голос.

– Возвращаюсь с причала. Мои поздравления, – сказал Чиро. – Я не знал.

– Оглашение состоялось несколько недель назад. Но ты ведь не бываешь в церкви… – Она помедлила. – Я думала написать тебе.

– Ты любишь писать так же, как и я. Не имеет значения. Счастлив за тебя. Ты очаровательная невеста. Кто он?

Она опустила взгляд, уставившись на свои атласные туфельки, отороченные перьями.

– Его семье принадлежит половина Палермо.

– А, сицилийский принц! Что ж, пара лет трудов – и ты сделаешь из него короля.

– Моя мать провернула такое с отцом, так что, думаю, и я смогу, – сухо ответила Феличита.

Чиро хотел попрощаться и уйти, но Феличита вдруг спросила:

– Ты собираешься подарить кольцо, которое мне так приглянулось, той девушке с Альп?

– Помолись за меня, хорошо? – уклонился от ответа Чиро.

Библиотека в «Милбэнк-хаус» располагалась в прелестно обставленной комнате в английском стиле, отделанной в кораллово-зеленой гамме, с множеством застекленных стеллажей и роялем между двумя большими окнами.

Восемнадцатилетняя Эйлин Парелли, юное дарование из Коннектикута, пела, аккомпанируя себе на рояле. Рыжие кудри и веснушки выдавали ирландское происхождение по линии матери, но голос, унаследованный по отцовской линии, наводил на мысли о солистах итальянской оперы.

Энца присела на стул с блокнотом и ручкой. Слушая, как упражняется Эйлин, она поражалась тому, как сильно изменилась ее собственная жизнь всего за несколько коротких недель.

Никто, за исключением Лауры и, возможно, других обитательниц пансиона, не смог бы понять, что значило для нее быть принятой в «Милбэнк-хаус». Ее комната здесь была последним, с чем она смогла бы расстаться. Им с Лаурой срочно требовалась постоянная работа, которая смогла бы обеспечить стабильный заработок.

Как только Эйлин закончила свои гаммы, Энца подошла к бюро, положила на столик бумагу и конверты, вытащила два квадратных лоскутка. Один – из черного бархата, расшитого золотой нитью, другой – двусторонний, украшенный крошечными стразами розовый шелк, на котором речным жемчугом были вышиты французские лилии.

Сверяясь со словарем, Энца старательно вывела:

Для сведения заинтересованных лиц.

Во вложении вы найдете два демонстрационных образца.

Энца Раванелли и Лаура Хири, опытные швеи, дизайнеры по ткани, мастера отделки и вышивки бисером.

Благодаря постоянному прослушиванию фонографических записей синьора Энрико Карузо мы обладаем обширными знаниями в области оперных сюжетов и персонажей.

Если вы желаете встретиться с нами по поводу вакансий, пожалуйста, пишите нам по адресу: «Милбэнк-хаус», Западная Десятая улица, 11, Нью-Йорк.

Заранее благодарны.

Всецело и искренне ваши, Энца Раванелли и Лаура Хири.

Подобно другим итальянцам с долгосрочными рабочими визами, весной тысяча девятьсот семнадцатого Чиро сделал важный выбор. Он решил отправиться на войну. Не имея возлюбленной, которая могла бы его удержать, он хотел посмотреть мир и исполнить свой долг.

Рекрутинговый центр Армии США на Западной Двенадцатой улице занимал помещение одного из магазинов. В пыльной витрине висел американский флаг. Внутри находился временный оперативный отдел, оснащенный письменными столами и креслами на колесиках, – один из сотен призывных пунктов, организованных благодаря недавнему закону о воинской повинности Чиро встретился с Луиджи у входа. Длинная очередь из молодых людей извивалась на целый квартал. Большинство парней были темноволосы, как Луиджи.

– Я не стал говорить Паппине, – сообщил Луиджи.

– Почему?

– Она не хочет, чтобы я шел в армию. Думает, я слишком неповоротлив и мне сразу разнесут голову.

– Возможно, она права.

– Но я хочу воевать за эту страну. Я хочу получить гражданство, тогда и Паппине его дадут.

– Ты хочешь жениться до того, как мы уедем?

– Да. Будешь моим шафером?

– Меня еще никогда не спрашивали с таким энтузиазмом.

– Прости. Голова занята другим. Не люблю докторов. – Он прошептал: – Они хватают за нос!

– Знаю.

– Варварство, вот что это такое.

Чиро фыркнул. Если Луиджи думает, что медосмотр – варварство, как насчет самой войны?

Очутившись наконец внутри, они заполнили заявления, разделись до нижнего белья и встали в новую очередь – к доктору. Многих ребят отсеивали сразу, выявляя недуги, не совместимые с армейской службой. Одни возмущались и спорили, другие вздыхали с явным облегчением.

– Ты хоть раз держал в руках ружье? – спросил Луиджи.

– Нет. А ты?

– Стрелял птиц в Фодже, – признался Луиджи.

Первым вызвали Луиджи. Чиро терпеливо ждал, но осмотр приятеля затягивался. Наконец занавеска отодвинулась и показался Луиджи. Он удрученно покачал головой:

– Меня не хотят брать. С ушами что-то не то.

– Сожалею, приятель.

Через четверть часа Чиро присоединился к Луиджи на улице. В руках он держал предписание явиться в Нью-Хейвен, Коннектикут, первого июля. Он сложил бумагу и сунул в карман.

– Взяли? – спросил Луиджи.

– Да.

Чиро радовался случившемуся: помимо прочего, армия была кратчайшим путем к гражданству. Но у радости был горьковатый привкус. Чиро беспокоило странное чувство – будто он бежит от того, что не способен определить, облечь в слова. В такие минуты ему непременно вспоминалась Энца, и он думал, как бы могла сложиться жизнь, если бы она дождалась его.

– А я так хотел повоевать! – Луиджи в сердцах пнул ногой камешек. – Может, взять Паппину и уехать домой, в Италию…

– И что ты будешь там делать? – спросил Чиро.

– Не знаю. А здесь куда податься? Если ты не нужен армии, кому ты вообще нужен!

– Продолжай работать на Малберри-стрит. И к моему возвращению ты станешь мастером.

– Да, синьора забирает себе всю прибыль. Ты же не думаешь, что она возьмет нас в долю. Хотя именно ты подал идею насчет фургона.

– Ремо научил меня всему, я его должник, – сказал Чиро. – Но мы щедро отплатили ему. Нам нужно открыть собственное дело, Луиджи. И я рассчитываю, что ты все подготовишь, пока я буду воевать.

Это предложение явно подняло Луиджи настроение. Для парня вроде него война была главным шансом в жизни. Ему и в голову не приходило, что он может не вернуться, что мир после войны уже никогда не будет прежним. Для таких, как Луиджи, война была лишь одним большим приключением.