Каждый второй уик-энд - Эбигейл Джонсон

Он покачал головой, прежде чем отпер дверь и вошел в квартиру. Он снова появился в коридоре секундой позже, без сумки и шлема. На этот раз он подошел прямо ко мне:

– Эй, я так понимаю, мне нужно позвонить кому-нибудь, чтобы за тобой приехали. И вообще, чья это квартира? Экс-бойфренда?

Я закрыла глаза и глубоко вдохнула через нос.

– Извини, парень, но я тебя не знаю, поэтому не буду сейчас с тобой разговаривать. – Я вытащила из кармана телефон и блестящий новый ключ от машины и показала их ему. – Я не на мели и ничего такого, так что спокойно иди к себе.

– Похоже, ты меня все-таки знаешь.

– Что?

– Мое имя, – сказал он. – Гай[34]. Ты только что назвала меня Гаем, и мы уже встречались однажды здесь, в этом коридоре, так что…

Я уставилась на него дерзким подростковым взглядом, но он не отступил.

– А ты?

– Что я?

– Как тебя зовут?

Я промолчала, но заметила, как его взгляд метнулся к номеру на двери квартиры и вернулся к моему лицу, уже с другим вопросом в глазах. И я догадалась:

– Ты знаком с Шелли.

Его молчание все сказало.

Я откинула голову назад, пока не уперлась ею в дверь:

– Отлично. Тогда ты, наверное, знаешь, что моя мама – сука, я – неблагодарное отродье, а мой папа – многострадальный святой, который смиренно терпит нас. Она уже зачитала тебе полный текст протокола слушания по делу о разводе или приберегает это для второй встречи, когда узнает тебя получше?

– Стоп. – Он поднял руку. – Я здесь почти не бываю с тех пор, как переехал. Я разговаривал с… как ее… Шелли? Я разговаривал с ней, может, пару раз, мимоходом, но ничего ни о ком не знаю.

Трудно было сказать, лжет он или нет, но, впрочем, это тоже не имело значения.

– Неважно. Послушай, мне на самом деле все равно, что ты обо мне думаешь. – Он не двинулся с места. Так и стоял столбом в нескольких шагах от меня. – Ты собираешься уходить или как?

– А ты?

– Нет. Я в порядке. Мне нравится там, где я есть. Когда мне захочется уйти, я сяду в свою машину и уеду.

– И когда же это произойдет?

Я сердито зыркнула на него:

– Ты что, собираешься устроить здесь вечеринку? Возвращайся в свою квартиру и перестань надо мной нависать.

– Извини, – сказал он. – Но ты чертовски угнетаешь меня, сидя здесь. Почему бы тебе не пройти ко мне, пока ты не почувствуешь, что хочешь переместиться куда-нибудь, помимо коридора?

– Отвали, – буркнула я. – Это уже звучит жутковато, Гай. На самом деле я почти уверена, что Шелли называла тебя подозрительным парнем из соседней квартиры. И вообще, сколько тебе – тридцать пять? А мне сегодня исполнилось шестнадцать. Связываться со мной настолько противозаконно, что это совсем не смешно.

Он рассмеялся так, словно пропустил мимо ушей мои намеки на то, что он педофил.

– Между прочим, мне двадцать восемь. Но приятно знать, что я выгляжу на тридцать пять.

Я не стала извиняться.

Помолчав еще с полминуты, он ушел. Зашел в свою квартиру, не закрывая за собой дверь, и через секунду вернулся и прислонился к косяку с коробкой мороженого в одной руке и ложкой в другой. Я наблюдала, как он зачерпывает мороженое, а он наблюдал за мной.

– Хочешь немного?

Я скорчила гримасу и вернулась к созерцанию стены. Хотя от мороженого не отказалась бы. У меня за день маковой росинки во рту не было, и любая еда, даже мороженое, даже при том, что я продрогла, сидя на тонком ковре, выглядела соблазнительно.

– Ты серьезно?

– Вкусное мороженое. В нем кусочки шоколада.

– Почему ты заботишься обо мне?

Он ничего не ответил, продолжая смаковать мороженое. И мне вдруг показалось, что это лучшее предложение за весь день, поэтому я встала, отлепилась от двери отцовской квартиры и в буквальном смысле взяла конфету из рук незнакомца.

Я резко остановилась, едва переступив порог его квартиры. Глаза распахнулись так, что, я могла бы поклясться, ресницы взметнулись выше бровей. Меня словно магнитом потянуло к ближайшему стеллажу, и мои руки заскользили по рядам кассет с фильмами. Все стены в квартире были заняты полками с фильмами. Тысячами фильмов.

У меня вырвался смешок.

– Да, издержки профессии, – сказал Гай, подходя ко мне сзади. – Я – кинокритик и…

Я оторвала взгляд от полок и обернулась, едва не столкнувшись с ним.

– Ты тот самый кинокритик?

– Просто кинокритик. А тот самый – должно быть, Роджер Эберт.

– Нет, я имею в виду… – Мои глаза уже буквально лезли на лоб. – Я так долго ждала этой встречи. Я слышала, что сюда переехал кинокритик, и… я люблю кино.

– Неужели? – Его губы изогнулись в улыбке. – Наверное, это хорошо, что мы нашли друг друга.

Адам

Рука онемела до кончиков пальцев, и ее сковала боль – так мне аукнулся удар Джереми. Хуже всего то, что я не мог дать ему сдачи. Это было частью нашего идиотского плана воссоединения семьи.

Первое, что от меня требовалось, – это прекращение дурацких нападок на отца. Каждый раз, когда я начинал выделываться или Джереми так казалось, он получал карт-бланш на расправу.

Джереми ухмыльнулся мне и приготовил кулак для следующего удара.

Я стоял у двери отцовской квартиры. Когда не должен был там находиться. Была среда – не праздник, не какое-то особое событие. Обычный будний день. Но именно поэтому Джереми и решил, что мы должны навестить отца. Мы.

Мама выглядела так, будто мы собирались засунуть ее в темный ящик, заполненный пауками, и подвесить на краю крыши небоскреба. Настал момент, когда все ее страхи слились в один: сыновья хотели от нее уйти. Она умудрилась одновременно улыбнуться и заплакать. Она хотела, чтобы мы поехали к отцу, но цеплялась за наши рубашки так, что вряд ли мы могли купиться на ее заверения.

Но мы все-таки уехали. И прибыли на место; Джереми открыл дверь своим ключом, в то время как я пытался разжать зубы. Это оказалось труднее, чем я думал. Мне нужно было заговорить первым, сказать «привет» или еще что-нибудь, опередив отца. Мы с Джереми договорились об этом в машине.

Но оно никак не вырывалось, это простейшее из всех слов. В тот день я даже особо не злился. Да, мама плакала, когда мы уезжали, отчего мне захотелось врезать отцу по яйцам, но потом Джереми остановил машину и побежал обратно, чтобы обнять ее на крыльце. Это выглядело очень трогательно. Именно так поступил бы и я, если бы не был озабочен предстоящим испытанием вежливостью по отношению к отцу.