Дело марсианцев - Олег Никитин

Вслед ему грохнул выстрел, но Бог и тут подсобил поэту, направил пулю в дверную слюду. Осколки будто праздничный фейерверк брызнули в стороны, осели наверняка и в пышном парике, но вытряхивать их было недосуг, так же как и гоняться за вертким зайцем Накладовым.

Впрочем, экзекутор все же не избегнул яду. Он неподвижно отдыхал под яблоней с подвернутыми нелепо ногами. Пробегая мимо него, граф Балиор не стерпел и наподдал носком ботфорта негодяю по заднему месту.

Но каков мерзавец Фаддей! Оказывается, он не валялся без чувств на ступенях, а втихомолку перезаряжал пистоль да подкрадывался к увлеченному битвой врагу, чтобы прикончить того выстрелом в спину! Поделом же, братец, пусть тебе Анкудинов кинжал станет «добрым» угощением. Жаль, опять не смертельным, а то бы выстрела не последовало…

Довольно бодро поэт обежал имение прежним путем и с удовлетворением убедился, что конь его пребывает в здравии. Отвязав повод, Тихон вскарабкался в седло и легко стукнул шпорами алых сапог по бокам животного.

Уезжал он пусть и второпях, но с чувством законной гордости.

Граф Балиор был слишком поражен последними происшествиями и вынужденным предательством друга, чтобы связно рассуждать во время бешеной скачки. И коня, собственно, гнал он по той же причине – кровь так и бурлила у него в венах, лишь ледяной ветер и мог остудить ее. Дотоле и скакал как оглашенный, покуда не поразила его мысль: «Куда же мне, Господи, теперь податься?»

И жеребец его, почуяв послабление, перешел с облегчением на шаг. Тихон даже не заметил этого и принялся мучительно размышлять, сперва сумбурно и без всякой системы, а потом более взвешенно.

Итак, губернская верхушка в лице коменданта Буженинова, князя Струйского и заводчика Дидимова точно пребывает в тайном сговоре и лелеет замысел свергнуть императорскую власть. Может, и еще кого подключили – Казенную палату, например, Казначейство, Палату уголовных дел, Верхний земский суд… Да мало ли куда могли протянуться щупальца местного Креза Дидимова?

После этакой стычки с татями затаиться в Разуваевке и сделать вид, будто ничего не знаешь и ведать не ведаешь? Никто уже и не поверит! Спозаранку прискачут, едва лишь силы соберут, и такого натворят, что свет не мил покажется. И ведь запросто зарезать могут, с этих кошевников станется. Слишком уж много на карту ими поставлено, чтобы закрыть глаза на выкрутасы простого малоземельного графа и рискнуть колоссальным и чудовищным планом. А значит, по-тихому скрутят да вывезут в Устьянский рудник, скорее всего вместе с Марфою, и там уже погубят безо всякого зазрения! Куда проще, чем отлику выплачивать и пиитический журнал учреждать.

Тем более граф Балиор ясно дал понять, что подачками его не купишь.

Следовательно, залечь анахоретом в имении немыслимо. Уже завтра, в субботу, состоится во дворце генерал-губернатора бал, там-то и произойдет решительное событие – умыкание Предводителя губернского дворянства, князя Антиоха Санковича. Вот когда столбовая дорога к «законному» захвату власти будет перед заводчиком открыта!

И так, и эдак вертел Тихон в голове ситуацию, но с любого бока представлялась она ему отвратительной. В какой-то момент он даже почти пожалел, что не согласился сдаться и принять знатные условия Дидимова. Но смог бы он потом уважать себя, называться дворянином и гордиться славными предками? Нет уж, пусть недолго полетать на виду у Господа, чем копаться в грязи до конца дней, будто червь безмысленный.

В конце концов такая бестолковая благость снизошла на графа Балиора, что он даже стал подумывать, а не встретить ли ему татей с ружьем, словно американских индейцев за стеной своего дома-форта. А потом, вогнавши пулю в тушу одного врага, биться с остальными шпагою. Это было вполне благородно, однако настолько глупо, что никакие идеалы и честь подобного бы не оправдали. Вот так, уже подъезжая к Разуваевке, и пришел поэт к довольно безумной мысли – не дожидаться врагов безропотно, и не прятаться в какой-нибудь щели словно таракан, а встретить их лицом к лицу, но в такой момент, когда они не ожидают удара. Вот это будет и не слишком тупой, и не вполне самоубийственный поступок, как раз посередине.

Такое теоретическое соображение наполнило сердце Тихона гордостью. Оставалось лишь придать сухому стволу теории вид зеленого древа практики. Однако в помыслы поэта некстати вторглась близкая уже трапеза, ибо усадьба показалась с вершины холма – вот поэт и устремился к родным пенатам без единой внятной думы.

И вновь бедная Марфуша приветила его будто храброго воина, с турецкой войны вернувшегося. Насилу отбрыкался от слезливой девицы, только зычное требование подать ужин и образумило ее. А дырявый рокелор он свернул в комок и прикрывал им повреждение в аби, пока девушка не упорхнула в кухню.

Понятно, за всеми переживаниями Марфа не забыла наготовить яств и попотчевала барина галантином из куриных ножек и французским consomme с белыми сухариками.

– Ох, что-то вы с лица совсем спали, Тихон Иванович, – скорбно поделилась Марфа, подперев румяную щеку ладошкой. – Все в Епанчине да в лесах пропадаете, совсем стихотворство забросили! Уж я стосковалась без ваших виршей, которые про страстную любовь.

И добрая девушка потупила взор.

– Тому я решил конец положить.

– Конец! Да как же! Туда ли его надобно класть, барин?

– В том смысле, что виршами более не намерен увлекаться, ибо таланту мне Бог не дал. А без оного стишата сочинять – лишь чернила да бумагу на сор изводить.

– У-у… – заныла Марфа с выражением подлинного горя на круглом лице. – Ведь как у вас задорно выходило, что слезы от счастия наворачивались! И жар такой в теле разливался, что прямо рубашку на груди рвать хочется. То ли не народная любовь, когда всяк в губернии о вас ведает и вирши друг дружке пересказывает? А теперь что же? Как душеньку тешить станете, куда силушку молодецкую денете?

– А вот сейчас покажу…

Невзирая на приключившиеся с ним потасовки, а может и благодаря им, энергия Тихона не иссякла и требовала такого вот простого выхода. Еще и думы о будущем самопожертвовании во благо Отечества настроили поэта на фаталистический лад. Уж коли суждено ему погибнуть во спасение родины от злодея Дидимова, так вкусить напоследок неги сладостной!

Но думалось при том все больше о Глафире Маргариновой… Вот благородная девушка, не чета слабовольному братцу – и на выручку прискакала, и все грехи простила, приняла каким есть с чистым сердцем и полудетскою любовью.

Повидать бы ее напоследок, да нельзя, непотребно среди ночи будить и прощаться навеки. А ну как вернешься живым с поля битвы неравной? Нет, о намерениях Тихона девице Маргариновой даже знать не след. Намерений, собственно, внятных у него и не было.

– А все ж печально без любовных виршей жить, – томно потянулась Марфа, чем спугнула мелькнувшую было в голове Тихона идею. – Ну что вы такой грустный, барин? Неужто снова их сочиняете? Слава тебе, Господи, выздоровел!