Дело марсианцев - Олег Никитин

И вообще, тати в подслушанном разговоре ясно сообщили, что умыкание назначено на время праздника во дворце Хунукова. Из того и следует исходить, коли другого не имеется.

Уже на подъезде к почтовой заставе графа Балиора посетила очередная безумная идея – испросить убежища в городском доме Маргариновых, но открыться притом одной Глафире. Уж она найдет способ схоронить гостя в своей комнате, например, под кроватью. Это было так смешно, что поэт расхохотался, отчего конь прянул ушами и заржал в ответ.

Или на постоялом дворе каком задержаться? Нет, слишком опасно! Дидимов может организовать поиски противника в Епанчине, это раз. И два, его смогут перехватить на пути в Дворянское Собрание и обезвредить. Несомненно, перед именинами губернаторши вся дидимовская ватага будет шнырять вокруг этого здания и ее дворца, благо они стоят рядом, и высматривать графа.

Так абсурдное предприятие Тихона в его собственных глазах обретало определенную логику. Хорошо все-таки порой руководствоваться не теориями, а сердечными порывами, рассудил поэт. Ломал бы голову часами, варианты просчитывал, а решение-то по суди единственное, оно же первым и родилось.

Дальнейший путь через сонный город к Дворянскому Собранию Тихон проделал согласно замыслу. Даже старик-конюший в трактире не слишком недоумевал, когда приезжий «незнакомец» сунул ему поводья и пятак и отбыл, даже не поселившись в нумере. Наверное, и не такого навидался на долгом веку.

Возле старого дуба начинался самый важный этап комбинации.

– По стопам кошевников иду, – с неудовольствием прошептал поэт и подпрыгнул, чтобы ухватиться за нижнюю ветку.

Котомки пребольно стукнули его по бокам, вызвав жжение в пулевой царапине. А потом и колени угодили в расселины древней коры! Чертыхаясь под нос, граф Балиор с помощью рук и ног, пачкая белые чулки, вскарабкался повыше и утвердился на первом же приличном сучке.

«Накладову костлявому куда проще было», – в досаде подумал он и прислушался. Только полуголые ветви шелестели над головой, да брякнула поодаль колотушка городового, заставив оглядеться в тревоге. По счастью, страж порядка пока дефилировал вне пределов видимости.

«Веревка же есть», – мысленно хлопнул себя по лбу Тихон и по примеру американских аборигенов скрутил из нее лассо. Забросил же на толстую ветвь в трех саженях выше только со второго раза. Свободный конец вервия прилетел к нему сверху, поэт привязал его к поясу и принялся подтягиваться, будто немецкий барон Мюнхгаузен, коему довелось тащить себя за волосы из болотины. Тихону было проще, но ненамного. Так или иначе, минут через пять напряженных трудов он добрался-таки до вожделенного сука.

Тут он вновь обозрел окрестные темные дома и брусчатую мостовую, заодно и дух перевел. Оказывается, с этого места открывался неплохой вид на дворец князя Хунукова, окруженный густым садом, полным статуй – великолепный дом с тремя колоннами на парадном крыльце располагался всего в сотне саженей от Дворянского Собрания, буквально через чугунный забор перебраться или ворота открыть. В день празднества их и откроют, чтобы народ мог свободно фланировать между Собранием и обиталищем губернатора, ибо гостей зазвано несметное множество.

Внезапно, на беду лазутчика, в свете уличного фонаря показался жандарм с колотушкою. До него было около сорока саженей, и двигался он аккурат в сторону графа Балиора! По сторонам страж порядка, правда, не слишком заглядывался. Тихон вжался в ствол насколько смог и взмолился Господу, чтобы жандарм не задрал зачем-то голову и не заметил массивную фигуру поэта, который весьма хорошо виднелся посреди полуголого дуба.

Это был бравый капрал Тотт. Окрест себя он все же посматривал, да и колотушкой брякал исправно. Эх, сколько таких честных людей под командою преступника Буженинова! Призвать бы их под единое знамя, да сколотить воинство противу дидимовских татей – тогда бы, может, и приструнили зарвавшегося заводчика… Так ведь никто из жандармов Устав не посмеет нарушить, в отличие от их начальника.

Лишь когда Тотт исчез за углом Дворянского Собрания, Тихон вздохнул с облегчением.

Ему оставалось перебраться на балкон. К собственному стыду, ползти по суку показалось ему более безопасным, чем шагать на своих двоих – но высмеять графа глухой ночью было некому. На краю он приподнялся, приобрел устойчивость и с молитвой на устах перенес тяжесть на руки, которыми уперся в широкое ограждение балкона. Уж лучше бы махом перепрыгнул! А то так и мучился, пока не перебрался на здание целиком с риском рухнуть на мостовую.

– Ирой, – похвалил себя Тихон и постарался унять дрожь в членах. – Только вдругорядь физическими упражнениями заниматься надобно…

Он дал себе зарок, что ежели останется цел после этого предприятия, вместо одной из трапез станет подымать тяжкие камни для развития мускулов.

Дверь оказалась заперта. Тут-то Тихон и сообразил, что подобная неучтенная им мелочь практически ставит крест на всем предприятии. Разумеется, можно высадить преграду плечом. Даже если и удастся сделать это так, что от звона стекла не проснется половина окрестных жителей, утром же дворецкий по холоду обнаружит разрушения! Нагрянут жандармы и обыщут каждый закуток Собрания в поисках башкира или иного злоумышленника. Легко можно представить их изумление при виде схоронившегося в каком-нибудь чулане поэта.

– И когда я умом думать начну? – постучал он себя по макушке.

Это самокритичное действие навело его на свежую мысль. Если разбитую балконную дверь моментально заметят, то чердачное окошко можно вынести без таких фатальных последствий. Может, его и так удастся открыть, ударом кулака по раме.

Деваться было некуда. Стараясь не глядеть вниз, поэт начал восхождение по пилястрам. Пазы между ними были полны известковой и обычной пыли, пальцы при этом коварно скользили, но граф Балиор упрямо карабкался ввысь. Скоро он достиг покатой черепичной крыши и перевалился на нее.

– Воистину, тать ночной, – прошептал он.

Тихону уже так страстно хотелось очутиться внутри Дворянского Собрания, а не на промозглом ветру, что он почти не скрываясь, только ступая аккуратно, добрался до ближайшего из двух выступов на крыше и толкнул оконце. Древесина разбухла от сырости, но подавалась. Поэт приложил к раме краешек котомки и после короткого размаха ударил по ткани кулаком. Внутри глухо лязгнула железная задвижка. Тихон повторил деяние еще и еще раз, и наконец гвозди подались, отпустили. Оконце почти распахнулось, оставалось лишь подтолкнуть его – и вот уже лаз во тьму чердака был открыт.

Перекрестившись, граф Балиор вытянул руку с сумою и насколько мог опустил ее немного вбок, затем разжал пальцы. Котомка брякнулась без особого шума. И все же сигать во тьму без разведки было страшно. Вдруг там стоит узкий сундук? Подвернешь неловко ногу, и ползай потом в пыли…

Пришлось запалить свечу, прикрыв ее всем телом от возможных зрителей. Под окошком и правда стоял сундук, и даже не слишком далеко от крыши. По сравнению с дубовым суком оставшаяся часть пути не представила для лазутчика особых сложностей. Разве что зацепился полой бешмета за гвоздь, но ведь на поранился!