Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники - Александр Доманин

А теперь вернемся и к самому Чингисхану, готовящемуся к новому походу. Война со столь серьезным противником была чревата самыми непредсказуемыми последствиями, и прежде чем отправиться в поход, Чингисхан уладил одно весьма серьезное внутриполитическое дело — определился с наследником. Нужно, впрочем, сказать, что здесь не обошлось без подсказки: сам хан, убежденный, что его деяния есть лишь выполнение воли Тенгри — Вечного Неба — не задумывался о таких мелочах, как возможная смерть. Боялись напоминать ему о бренности жизни и соратники — они не без оснований опасались ханского гнева. Но там, где спасовали мужчины, не испугалась женщина: ханша Есуй, пусть и трепеща в глубине души, попросила Чингисхана определить преемника на случай смерти.

Монеты времен единой Монгольской империи.

Удивительно, но жестокий хан не только не рассердился, но даже похвалил Есуй: сам он до этого и не задумывался, что уже далеко не молод — пятьдесят семь лет. Немедленно был собран Великий семейный совет (а по мнению Рашид ад-Дина, даже курултай).

Утверждение наследника прошло далеко не гладко. Естественно, все преимущества были у Джучи, как старшего сына (младший сын у монголов наследовал лишь имущество отца, но крайне редко становился преемником власти по родовой линии; редкое исключение — Бодончар). Однако против Джучи выступил второй по старшинству сын — Джагатай. Он не побоялся даже противоречить отцу, который, по-видимому, считал кандидатуру Джучи наиболее приемлемой. Джагатай в довольно резкой форме высказал сомнения в законности притязаний Джучи, поскольку неизвестно — сын ли он Чингисхану вообще: «Как можем мы повиноваться этому наследнику меркитского плена?» Оскорбленный до глубины души Джучи схватил Джагатая за грудки и обвинил того, что он сам стремится к власти, хотя при этом лишен и ума, и каких бы то ни было талантов, за исключением небывалой свирепости. Боорчу с Мухали разняли драчунов, и, когда скептически взиравший на эту некрасивую сцену Чингисхан строго укорил Джагатая за его подозрения, тот сделал «ход конем». Он предложил, что, раз уж дело обернулось так, то пусть наследником будет не Джучи и не он, Джагатай, а третий сын — Угедэй. Чингисхан спросил мнение старшего сына, и тому, скрепя сердце, пришлось также высказаться в пользу Угедэя. Ошеломленному таким развитием событий Угедэю ничего не оставалось, кроме как согласиться. Он сказал, что, конечно, постарается справиться с такой ношей, но тут же выразил сомнения в собственных наследниках. Здесь, безусловно, имелся в виду туповатый и весьма болезненный Гуюк, которому тогда было тринадцать лет. Чингисхан же окончательно утвердил Угедэя своим преемником, а по поводу его сомнений выразился так: «Среди моих-то потомков ужели так-таки ни одного доброго и не родится?» («Сокровенное Сказание», § 255). И этими его словами была фактически утверждена на века любопытная наследственная система: все потомки Чингисхана по мужской линии имели абсолютно равное право претендовать на престол, и в то же время никто, кроме прямых потомков, не мог стать ханом. Впоследствии это привело к удивительным коллизиям, рассказ о которых, впрочем, выходит уже за рамки данной книги.

Упорядочив внутренние дела, осенью 1219 года Чингисхан отправляется в поход. Об этом походе, условно называемом Среднеазиатским,{Чаще этот поход именуют Западным, но автор отказался от такого названия, чтобы не возникало путаницы с другим — Великим Западным походом Батыя и Субэдэя.} написано очень много и подробно, поэтому необходимости в детальном изложении его перипетий нет. Ограничимся здесь описанием основных событий этой войны и лишь некоторые спорные вопросы рассмотрим более обстоятельно.

В конце осени 1219 года главная часть монгольской армии подошла к пограничному городу державы Хорезмшахов — Отрару. Разумеется, это было не случайно: именно здесь убили ханских послов и купцов монгольского каравана; в Отраре находился и главный «casus belli» великой войны — пресловутый Иналчук Каир-хан. Захват города, месть его жителям за совершенное преступление и, прежде всего, наказание основного виновника этого ужасного, особенно с монгольской точки зрения, лиходейства, были делом чести для монгольского владыки.

Кстати, почему-то принято считать, что Чингисхан привел под стены Отрара всю монгольскую армию. Но это суждение вызывает вполне обоснованные сомнения — главным образом, по двум причинам. Во-первых, тактика действий монгольской армии в большой войне — и это полностью подтверждают события в Китае — заключалась в одновременном наступлении трех крупных структурных единиц войска: центра и далеко отведенных от него крыльев. Каждая часть являлась полностью автономной и действовала порой на весьма значительном отдалении — как, например, корпус Джебэ в Ляодуне. Никакого смысла отступать от проверенной победной тактики не было. Иное дело, что уже в ходе самой войны с хорезмшахом Чингисхан не раз то распылял свои войска, то быстро собирал их, всегда сообразуясь с военной обстановкой. Во-вторых, нужно вспомнить, что фактически эти два крыла перед войной с хорезмшахом уже действовали в районах, граничащих с его державой. На севере, в кыпчакских степях, в 1218 году находился корпус под командованием Субэдэя, на юге же в это время завершал свою миссию покорения кара-киданьского ханства аналогичный корпус Джебэ. К 1219 году первоначально поставленные перед ними задачи были выполнены. Но был ли смысл переводить эти войска сначала в Монголию, за тысячи километров, чрезмерно утомляя и людей, и коней, чтобы затем вернуться, по существу, в те же места? Простая военная целесообразность требовала оставить их на месте в ожидании приказа — тем более, что вопрос о войне с Хорезмом был предрешен уже к концу 1218 года. Чингисхан ограничился лишь тем, что вызвал к себе Субэдэя, наиболее талантливого из своих полководцев, а командиром северного корпуса поставил Джучи, дав ему подробные инструкции относительно предстоящих действий.

Тем не менее, армия, подошедшая к Отрару, была велика и, скорее всего, превышала сто тысяч воинов. Войско включало в себя и значительный отряд «камнеметчиков» (вероятно, тумен) с сотнями боевых осадных машин и большим количеством инженеров, которые при необходимости были способны быстро удвоить и утроить этот парк. После оценки ситуации Чингисхан отказался от немедленного штурма Отрара: город был хорошо укреплен, а его жители, понимая, что уж им-то пощады не будет, собирались сражаться до последней капли крови. Тогда хан оставил под стенами города два монгольских тумена под руководством Джагатая и Угедэя с необходимым количеством вспомогательных осадных сил. Еще одну войсковую группу (два тумена?) он направил на юг, к Бенакенту и Ходженту; сам же с главными силами двинулся к Бухаре — сначала вверх по Сырдарье, а затем, после переправы, вдоль южного берега озера Айдар-куль. Туда же, навстречу ему, из Бадахшана должен был пробиваться Джебэ — главной целью этой, действующей из «подбрюшья», группировки, был, по-видимому, Самарканд.

Таким образом, война разгорелась сразу на нескольких фронтах. На севере, в низовьях Сырдарьи, весьма успешно действовал корпус Джучи, занимая город за городом почти без борьбы. Отрар был надежно блокирован и, несмотря на отчаянное сопротивление жителей и личный героизм Иналчук Каир-хана, после пятимесячной осады взят штурмом в начале весны 1220 года. Несколько затянулись дела на юге, под Ходжентом, где исключительное упорство проявил бесстрашный хорезмиец Тимур-Мелик. Не располагая значительными силами, — Ходжент в системе обороны не считался приоритетным, — Тимур-Мелик, засев на острове посреди Сырдарьи, несколько месяцев отражал атаки монголов, а при любой возможности атаковал их сам. Наконец, изведя все припасы, он с тысячей верных людей прорвался сквозь монгольские защитные кордоны вниз по Сырдарье и ушел на север.{В низовьях Сырдарьи отряд Тимур-Мелика был настигнут и уничтожен войсками Джучи, но сам Тимур-Мелик ушел от погони и прорвался в Хорезм (Гургандж).}