Гортензия в маленьком черном платье - Катрин Панколь

Елена подняла стакан и повернулась к Калипсо, которая склонила голову и поблагодарила ее улыбкой. Она услышала аплодисменты, поймала взгляд Гэри, который тоже улыбнулся ей, словно говоря спасибо. Она удивленно приподняла бровь: за что спасибо? И он опять улыбнулся. Елена склонилась к ней, обвила ее рукой за плечи и громко звякнула бокалом об ее бокал. Калипсо покраснела. Она низко опустила голову, почувствовала запах голубого платья, расшитого жемчугом, и он словно опьянил ее. Это было послание к ней от Улисса. Он использовал духи в качестве послания. Ноты мандарина, апельсина, листа фиалки, намек на иланг-иланг – ноздри Калипсо задрожали – пачули и нотка кедра завершали дело. У нее закружилась голова. «Abuelo, abuelo, спасибо». Все эти запахи проникли в нее, охватили ее всю. Сказали ей, что дед здесь, он с ней, и Калипсо потерлась щекой о лямку платья, словно посылая ему свою ласку, свою тоску по нему. Как у Улисса оказалось такое красивое платье? Кто ему его оставил? Потому что платье не было новым. И это не платье Роситы, она шире в бедрах, и грудь у нее больше. Это другая женщина, женщина, которую он страстно любил, иначе не оставил бы себе ее платье. Но кто она? И почему он послал ей платье накануне концерта?

– И я хотела бы, воспользовавшись вашим присутствием здесь, сообщить вам великую и прекрасную новость…

Елена выдержала паузу. Главное было завладеть умами, чтобы всем запомнилась эта речь. Потом, позже, все посмотрят фильм и скажут, что в этот вечер все и началось. Все разговоры смолкли, не было слышно ни шепота, ни сдерживаемого смешка. Генри и Грансир стояли прямо, величественные, преисполненные важности момента, готовые осадить любого, кто осмелится в этот момент заговорить.

– Гортензия и я, мы хотим объединиться и создать…

Елена еще на миг остановилась, подняла бокал в направлении Гортензии, которая невольно растрогалась. И успокоилась: «Теперь все официально, она не пытается скрывать наш альянс. Скоро подпишем контракт, нужно мне найти юриста, ведь не хочу, чтобы меня обвели вокруг пальца!»

– …новый дом моды! Я видела модели первой коллекции и могу заверить вас, что прославленным кутюрье есть о чем беспокоиться, у них родилась опасная соперница. Долгую жизнь модному дому Гортензии Кортес.

Все начали аплодировать. Гэри встал, счастливый и гордый, он протянул свой бокал к Гортензии, но она сама прибежала к нему и обняла его.

– Я так горжусь нами обоими, – прошептала она ему на ухо. – Мы с тобой лучшие, и все пока только начинается!

Марк встал, Робер, Ширли, Астрид, Рози, Джессика и все остальные гости поднялись вслед за ним.

Только Калипсо осталась сидеть.

Она клюнула носом, услышала шум, сложила руки, чтобы хлопать, и вновь почувствовала аромат платья. «Между прочим, – подумала она, – я не видела незнакомца из парка. Приходил ли он? Был ли на концерте?»

Подбородок упал на грудь. Она уснула.

В первое воскресенье мая Эмили Кулидж надела леопардовые стринги, а сверху красивое обтягивающее платье, капнула две капельки духов «Ивуар» Пьера Бальмена и приготовилась принимать своего любовника Джузеппе Матеонетти.

Он всегда приходил по воскресеньям. Иногда еще во вторник или в четверг. Последнее время он стал приходить гораздо чаще. Это был хороший знак.

В воскресенье вечером он смотрит «60 минут», это его любимая телепередача. «Номер один среди новостных программ, – говорит он, грызя арахис, – у нее более тринадцати миллионов зрителей, вот это аудитория!»

В этот воскресный вечер Эмили красила ногти, ожидая его прихода. Джузеппе нравилось, когда у женщин длинные и красные ногти. «Я хочу, чтобы ты была моей пантерой, а я буду твоим леопардом», – сказал он, показав зубы и зарычав. У него при улыбке немного задиралась передняя губа, ее это пугало. Казалось, он хочет ее сожрать.

Она включила телевизор, чтобы все было готово к тому моменту, когда он позвонит. Он всегда просил что-нибудь неожиданное, она любила разом все предусмотреть и удивить его. Через некоторое время он станет считать ее совершенством. И не сможет больше обходиться без нее. И… И женится на ней.

«60 минут». Ей не особо нравится эта передача. Слишком серьезная. И потом ведущие там какие-то старые, у них вторые подбородки, нависшие веки и морщины на шеях, да и везде, на задницах, на яйцах, висящих как сушеные груши. «Я-то знаю, я видела их в белье. В зале для макияжа и в раздевалке». Она сглотнула, накладывая последний слой лака. «Мужчины в телевизоре изображают важных государственных деятелей, но когда они у меня в руках или во рту, они превращаются в маленьких мальчиков. Они кричат, шепчут нежные слова, рассыпаются в благодарностях. Они выкрикивают мое имя или имя бога. Особенно старые! Жалкий у них вид. Я не хочу стареть», – сказала она, втягивая живот, раскрывая во всю ширь глаза и поднимая подбородок.

На низком столике лежало воскресное издание «Нью-Йорк Таймс», а на нем – кусок чизкейка с шоколадом. Она купила его для Джузеппе. Он любил смотреть свою любимую передачу, пожевывая чизкейк. Она делает все, что ему приятно.

Она поставила на него все.

Это верно, иногда ее достает все это, затекает затылок, склоненный к его паху. Но он так мило просит ее доставить ему «piacevole consuetudine»[39], так ласково подводит ее к холмику под штанами. Он раскрывает молнию, хватает ее за волосы: «Давай, детка, давай».

Ну… и дальше она, конечно, не чизкейк жует. Но зато она всегда старается увидеть вещи с хорошей стороны.

Конечно, она не особенно-то любит насасывать у него между ногами. Утомительное и нудное занятие. Но, кажется, она истинная мастерица своего дела. Так говорил ее последний любовник, Билл Крамби. «Эмили, – заявлял он, сидя с друзьями за столом, – виртуоз духовых…» – и изображал жестом игру на флейте. Они хохотали до слез, попивая белое вино в Ист-Хэмптоне субботним вечером. Она хотела веселиться вместе со всеми. И в конце концов тоже начинала смеяться.

У Джузеппе не было дома в Ист-Хэмптоне, но зато был палаццо возле Сиенны. Там жила его мать. Отец его умер. Он звонил матери каждое воскресенье и подолгу с ней разговаривал. Это был очень внимательный, очень почтительный сын, ничто на свете не смогло бы помешать его воскресному звонку.

Она не стала бы ставить на плохую лошадку.

Он приглашал ее в хорошие рестораны, оставлял там большие чаевые, дарил ей шали из шерсти антилопы чиру, которые стоили тысячи евро. Эта тибетская антилопа обитает на высоте более пяти тысяч метров. Для того чтобы связать одну шаль, нужно убить пять антилоп. А он ей две такие шали подарил. Тут она сообразила, что из-за нее в горах Тибета погибло десять антилоп. Это ее несколько расхолодило, и когда он предложил подарить ей третью, она отказалась под предлогом, что не хочет его разорять. Он возразил, что это ерунда, но она представила еще пять новых антилоп на окровавленном снегу – и все из-за нее, и сказала, что нет, без вопросов нет.