Седьмая девственница - Виктория Холт

У него была врожденная склонность к этому занятию, и он быстро освоился в седле.

Была у него только одна черта характера, которую я хотела бы изменить. Его очень легко было довести до слез, если он считал, что кому-то или чему-то причиняют боль. Годом раньше был один случай, когда в очень жаркую погоду он пришел ко мне с плачем, потому что в земле оказалась трещина, и он подумал, что она сломалась. «Бедненькая, бедненькая земелька! Полечи ее, мама», — говорил он, весь в слезах, словно считал меня каким-то всемогущим существом. То же самое было и с животными — мышью в мышеловке, мертвым зайцем, которого он увидел висящим в кухне, котом, пораненным в драке. Он сильно страдал, потому что у него было слишком нежное сердце, и я частенько боялась, что, когда вырастет, сын будет слишком ранимым.

В то утро я спешила в детскую, зная, что Меллиора собирает его на прогулку, и надеясь пойти с ними.

Бывая с Карлионом, я отрешалась от всех страхов и забот. Я распахнула дверь в детскую. Она была пуста. Еще когда была жива старая леди Сент-Ларнстон, я велела заново отделать эту комнату, и за то время, пока шла работа, мы с ней очень сдружились. Мы вместе выбирали обои — чудесные обои, бело-голубые, разрисованные ивами. Все было бело-голубым: белый рисунок на голубых занавесках, голубой ковер. Комната была залита солнечным светом, но там не было ни малейшего, следа Карлиона или Меллиоры.

— Где вы? — позвала я.

Мой взгляд упал на диван у окна, где сидела Сонечка. Я никогда не могла смотреть на нее без содрогания и как-то сказала Карлиону:

— Это же игрушка для малышей. Ты хочешь ее оставить у себя? Давай найдем какие-нибудь игрушки для больших мальчиков.

Он решительно отобрал ее у меня; лицо его сморщилось от огорчения; по-моему, он воображал, что игрушка могла услышать мои слова и обидеться.

— Это Сонечка, — с достоинством сказал он и, открыв дверцу шкафа, положил ее туда, словно боялся за ее безопасность.

Сейчас я взяла ее в руки. Порванная материя была аккуратно зашита Меллиорой. Но шов был виден и походил на шрам. Если бы только она знала…

Это было неприятное утро, потому что слишком многое из того, что должно быть забыто, возвращалось, поглядывая на меня с ухмылкой.

Я положила Сонечку обратно на диван и открыла дверь в смежную комнату, где Карлион обычно ел.

И столкнулась лицом к лицу с Меллиорой.

— Ты его не видела? — спросила она, и я заметила, что она сильно встревожена.

— Кого?

— Карлиона. Он с тобой?

— Нет…

— Тогда где же он?

Мы в испуге уставились друг на друга, и во мне возникло то ощущение слабости, оцепенения и отчаянья, которое охватывает меня при одной мысли, что с Карлионом может произойти что-то дурное.

— Я была уверена, что он с тобой, — сказала она.

— Ты хочешь сказать… что его здесь нет?

— Я разыскиваю его уже десять минут.

— Давно ты обнаружила, что его нет?

— Я оставила его здесь… после завтрака. Он рисовал своего пони…

— Нужно срочно его найти, — приказала я. — Он должен быть где-то здесь.

Я зашагала вслед за ней. Мне хотелось отругать ее, обвинить в беспечности. А все потому, что вид игрушечного слоненка на диване у окна живо напомнил мне, какое зло я когда-то ей причинила.

Я громко позвала:

— Карлион! Ты где?

Она тоже стала громко звать его; и вскоре мы убедились, что около детской его нет.

Теперь меня в самом деле охватил ужасный, леденящий душу страх. Карлион исчез. Вскоре его поисками занимались уже все в доме. Надо заглянуть в каждый укромный уголок аббатства, спросить каждого слугу. Но я не могла положиться на то, что они будут искать как следует. Я должна искать сама, поэтому пошла по всему дому, по всем комнатам, крича сыну, чтобы он вышел, если прячется, умоляя его больше не путать меня.

Я перебрала в уме все, что могло с ним случиться. Я представляла себе, как его затоптали насмерть скачущие лошади, что он украден цыганами, что он попался в капкан, изувечен как бедный Джо. Наконец я очутилась в старой части дома, где когда-то жили монахини, предаваясь размышлениям и молитвам, и почти физически ощутила, что меня охватывает отчаяние, что я наедине со своим горем. Тогда в душу мне закралось страшное подозрение, что с моим ребенком приключилось что-то ужасное. Мне казалось, что на меня снизошел дух монахини, она как бы воплотилась во мне, и ее печаль стала моей печалью; я поняла, что если я потеряю сына, то останусь словно замурованной в своем горе, которое будет таким же незыблемым, как каменные стены.

Я с трудом пыталась освободиться от злых чар, которые словно опутали меня.

— Нет, — громко закричала я. — Карлион, сынок мой! Где ты? Выходи, где ты там прячешься, не пугай меня!

Выбежав из дома, я встретила Меллиору и с надеждой взглянула на нее, но та покачала головой.

— В доме его нет, — сказала она.

Мы занялись поисками вокруг дома, окликая его по имени.

Возле конюшни я увидела Полора.

— Аи, маленький хозяин потерялся? — спросил он.

— Вы видели его? — требовательно спросила я.

— Да, с час назад, мэм. Мы с ним говорили об ихнем пони. Ночью он был заболевши, вот это самое я и рассказывал.

— Он расстроился?

— Так ведь, мэм, он всегда любил своего пони-то. Разговаривал с ним. Не горюй, говорю, он вскорости поправится. Тогда он пошел обратно домой, я еще поглядел.

— И с тех пор вы его не видели?

— Нет, мэм. С тех пор я его не видал.

В поисках должны принять участие все, приказала я. Бросить все дела. Надо найти моего сына. Мы уже установили, что в доме его нет; он не может быть далеко, потому что всего час назад Полор видел его на конюшне.

Не могу передать, что я пережила за время поисков. Много раз надежда появлялась и вновь исчезала. У меня было ощущение, будто я несколько лет провела под пыткой. Я винила во всем Меллиору. Разве не она должна была смотреть за ним? Если с ним что-нибудь случится, думала я, я с лихвой расплачусь за все, что причинила Меллиоре.

Она была бледной, измученной, я никогда не видела ее такой несчастной с тех пор, как уехал Джастин. Я напоминала себе, что она любит Карлиона; я всегда знала, что мое горе будет и ее горем. Мы делили наши беды… Кроме одного случая, когда ее поражение обернулось моей победой.

Я увидела Джонни, въезжающего на лошади в конюшню, и окликнула его.

— Какого черта?.. — начал он.

— Карлион потерялся.

— Потерялся? Где?

— Если бы мы знали где, он бы не потерялся.