Стигмалион - Кристина Старк

Неужели все это случилось с ней только за одну неделю? Ела ли она? Спала ли она? Был ли рядом кто-то, кто мог бы ее утешить? Боже правый, я не знал. Я не знал, что ей так плохо…

Долорес нервно коснулась шеи, словно что-то мешало ей дышать. Или словно пытаясь спрятать что-то. Ее шея, грудь, губы – все было покрыто синяками, они были повсюду, где я целовал ее, как одержимый…

Ее брат был прав: все это сделал с ней я. Он продолжал орать мне что-то, но я не слышал его и не видел. Я видел только Долорес, стоящую на верхней ступеньке лестничного пролета в измятой рубашке.

– Что здесь происходит? – сказала позади меня Айви, встревоженная всем этим шумом.

Долорес перевела взгляд за мое плечо, и по ее лицу пробежала тень. Губы сжались, глаза потеряли всякое выражение, а потом кто-то словно потянул ее назад и…

– Долорес! – заорал я, вытягивая руки и бросаясь вперед. Но передо мной стояли Бекки и Сейдж, и драгоценные секунды были потеряны. Я приземлился у тела Лори, когда оно уже рухнуло на ощетинившийся ряд ступенек. Рядом упал на колени ее брат. Вопль Бекки ударился о стены. Я аккуратно стащил Долорес на ровную поверхность, сжал ладонями лицо. Ее голова оставила на полу красную, смазанную линию, мои пальцы стали липкими…

– Лори-Лори-Лори… – повторял я, как заклинание. – Не смей. Не смей закрывать глаза.

Сейдж начал вызывать скорую, пока я пытался что-то сделать, разбудить ее, растормошить, вернуть…

– Мы справимся сами, Вильям, иди, – пробормотала Бекки, опуская руку на мое плечо. – Скорая уже едет. Иди к Айви, ей нехорошо.

Я утер лицо, то ли вспотевшее, то ли мокрое от слез, и поднялся на ноги. Сейдж держал на руке голову Лори, пока Бекки подкладывала под нее свернутую куртку. Айви стояла в дверях нашей квартиры, ее трясло так, что стучали зубы.

– Почему так много крови? – прошептала она, прижимая к моему плечу лицо. – Почему так много?

Потому что я не смог ее поймать.

Я бросил ее, но не смог поймать.

Дайверы делятся на две категории: тех, кто мочится в гидрокостюм, и тех, кто говорит, что этого не делает. Это означает, что мы все чувствуем страх, у всех есть слабости и фобии. Только одни могут признаться себе в этом, а другие – нет. Пожалуй, я всегда относил себя ко второй категории: я чувствовал себя неуязвимым. Меня не пугало ничто, даже собственная болезнь: она была просто неудобством, но никогда не внушала страх.

Но когда Долорес рухнула на ступеньки, я понял, что абсолютного бесстрашия не существует. И что даже я могу испугаться так, что из глаз хлынут слезы, а по спине потечет холодный пот. И понял еще кое-что, что раньше ускользало от меня: я налажал. Так сильно, как еще никогда в жизни. В тот самый момент, когда я позволил Долорес уйти, я совершил свою самую большую ошибку…

Бекки уехала с Сейджем вслед за машиной скорой. Айви уже крепко спала, свернувшись клубочком на моей кровати. Я не мог не то что уснуть – не мог сидеть. Меня носило по квартире, я бесшумно кружил по гостиной, зажав в руке телефон, и без конца выглядывал в окно, ожидая наконец увидеть фары машины Бекки.

Она вернулась глубоко за полночь, сняла куртку и кроссовки, молча заварила себе чашку чая, села в кресло и только тогда заговорила:

– Травма поясничного отдела позвоночника, шейного отдела, сотрясение мозга, рассечение затылка. В неотложке сказали, что нервные волокна не нарушены, но завтра нужно будет сделать МРТ, чтобы понять, что с головой, потому что Лори многого не помнит. И еще она сильно истощена. Наверное, совсем не ела, пока находилась в своей квартире… я зашла туда, чтобы завтра отвезти ей кое-какие вещи, и на кровати нашла…

Бекки не смотрела на меня. Она держала в руках чашку, но не пила из нее.

– Нашла на ее кровати детскую хоккейную куртку. Такие носят мальчики в том хоккейном клубе, в котором ты играл дома, в Норвегии… и свитер с оленями – на ярлычке до сих пор есть следы ручки и, если присмотреться, можно прочитать инициалы W. V[20]… а еще детский игрушечный вертолет с гербом Вооруженных сил Норвегии: красный щит, золотой лев, золотая корона, – который я видела у тебя в руках на одном из детских фото. Да и свитер видела, кстати, тоже. И хоккеем ты занимался в том же самом клубе…

Я проглотил стоявший в горле комок.

– Откуда они у нее?

– Наши родители обменивались вашими вещами, когда хотели убедиться, что вы совместимы…

«Продолжай, Бекки. Добей меня…»

– Думаю, она нашла их в доме родителей, сообразила, кому они принадлежат, и забрала с собой… а теперь, Вильям, ты расскажешь, что, черт возьми, между вами произошло.

* * *

Вибеке на середине рассказа вылила в раковину остывший чай и налила полстакана неразбавленного джина. Потом секунду подумала и налила мне того же.

– Твое здоровье, бро. Оно тебе пригодится. – Она сделала два больших глотка, отдышалась и добавила: – и еще: ты не можешь оставить ее.

– Кого из них? – спросил я, чувствуя себя последним идиотом.

Бекки, очевидно, подумала так же, потому что посмотрела на меня почти грозно:

– Я просто закончу предложение, а ты сам подставь нужное имя. Ты не можешь оставить ее, потому что иначе твоя жизнь превратится в череду бессмысленных дней. Ты будешь думать о ней, постоянно возвращаться мыслями к вашей последней встрече, размышлять, что было бы, поступи ты иначе. Ты не можешь оставить ее, потому тебе ее никто не заменит. Ты будешь жаждать новостей о ней, приходить туда, где мог бы встретить ее. От вида девушек, похожих на нее, у тебя будет замирать сердце. Ты будешь хранить все то, что она однажды тебе написала или подарила, и эти вещи обретут для тебя особый смысл. Это будет агония, Вильям. Медленная, мучительная агония, пока ты не приползешь к ней и не будешь умолять принять тебя или добить. А теперь сам подставь сюда имя… И, Господи, помоги нам всем…

* * *

«Господь не услышал», – подумал я, открыв рано утром дверь и обнаружив на пороге двух вооруженных полицейских.

– Мистер Веланд?

– Это я.

– Вы обвиняетесь в причинении тяжких телесных повреждений Тревору Фьюри. Вы не обязаны говорить что-либо помимо того, что считаете нужным сказать. Но все, что вы скажете, будет записано и в дальнейшем может быть использовано как доказательство вашей вины.

На запястьях клацнули наручники, и я сжал зубы, когда офицер коснулся моей ладони, которую я еще не успел покрыть защитным спреем.

Бекки неподвижно стояла у кухонного стола и обнимала всхлипывающую Айви.

– Сообщи родителям, – сказал я сестре.

Потом один из полицейских положил руку на мое плечо и сопроводил до полицейской машины с мигалками, успевшей привлечь внимание всех соседей.