Лицо отмщения - Владимир Свержин

— Кто это? — поинтересовалась лучезарная севаста, с некоторой опаской осознав, что ее кортеж не просто остановился, но и изготовился к бою.

— Есть авторитетное мнение, Никотея Никифоровна, шо это сынок папаши своего, Семен Гаврас, по отчеству Григорьевич. Вы там в своей галантерее пошарьте — может, его сердце с собой прихватили. Ишь, несется, точно Амур его выцеливает!

Прелестница метнула недовольный взгляд в сторону бойкого на язык менестреля. Ей рассказывали, что на юге Франции собратья по цеху этого язвительного сотрясателя воздуха воспевали любовь к прекрасной даме и, как говорят, даже создали настоящий свод законов любви, именуемый куртуазией. Похоже, в тех местах спутник ее грустного воздыхателя слыл беззаконником. Между тем менестрель продолжал развлекаться во всю прыть.

— Семочка, шо за негаданная встреча? — заорал он. — Ну почему ни один голубь не предупредил, шо ты уже у нас на хвосте?

— Лис, погоди! — оборвал его рыцарь.

— Ну вот, опять правде рот затыкают!

Симеон Гаврас несколько ошалел от столь необычного приветствия и резко осадил коня, не доезжая до растянувшейся кавалькады. Аланы, узнавшие херсонесского вельможу, окружили кольцом его и четверых сопровождавших Симеона всадников.

Он был рад, почти счастлив догнать повелительницу своих редких в последние дни снов, был несказанно доволен, что девушка в добром здравии и безопасности, но почему-то вдруг теперь у него перехватило дыхание, точно вся дорожная пыль, проглоченная на пути от Херсонеса до порогов Борисфена, вдруг собралась в твердый комок и перекрыла дыхание. Он не знал, как рассказать ей о том, что заставило одного из старших военачальников Херсонесской фемы, покинув свой пост, мчаться сломя голову за тридевять земель. Не мог рассказать о том странном, если не ужасном разговоре с отцом, который предшествовал началу погони за убийцей брата.

Когда в развалинах часовни вместо мирно спящего Михаила Аргира он обнаружил лишь простывший след, казалось, ярости его не будет предела. Он знал, что Аргир — опытный воин, однако и сам не был новичком в воинских искусствах. Мысль о том, что столичный вельможа провел его и теперь, возможно, наблюдал из укрытия за бесплодными попытками ищеек напасть на след, доводила Симеона Гавраса до белого каления. Он тщательно скрывал это, катая желваки на скулах в бессильной злобе.

Когда начало смеркаться, изъеденный внутренними укорами, точно соляной кислотой, он возвращался в столицу, понуро размышляя, как рассказать отцу о столь постыдном и жалком поражении, когда почти у самых ворот Херсонеса повстречал убогую кибитку, едва тянущуюся откуда-то с севера.

— Эй ты, — окликнул он возницу, — не видел ли рослого всадника в ромейской броне? У него должны быть два прекрасных скакуна гнедой масти. И, возможно, два меча.

— Да-да, видел! — вдруг отозвался переселенец. — Он ограбил меня, он забрал всю еду до крошки! Мы с женой и дочкой голодали весь день. Здоровенный, красивый, с таким взглядом, что мороз по коже.

— Это он, — сквозь зубы процедил Симеон Гаврас. — И, кажется, я знаю, куда он держит путь. На вот! — Он бросил нищему вознице пригоршню иперперов.[51]Турмарх и сам бы не сказал, поинтересуйся сейчас кто-либо, сколько именно. Просто запустил руку в кошель и бросил. Судя по выпученным глазам возницы, на условиях такой оплаты тот готов был рыскать по степи круглый год.

— Маврикий, — скомандовал Гаврас одному из своих всадников, — немедленно доставь сюда как можно больше воды и провизии! Ты и вот вы трое отправляетесь вместе со мной.

— Но, мой господин, — поспешил заметить испытанный в десятках пограничных схваток волк, — что скажет ваш отец?

— Отцу передай, что я иду по следу убийцы. Не заставляй меня ждать!

* * *

Между тем пауза у бурных вод Борисфена затягивалась.

— Я рад вновь встретить вас, — склонил голову Вальтарэ Камдель. — Но чем вызвано…

— О, командарм первой исконной! — перебил его менестрель. — Всего один вопрос. Шоб я не сдох от любопытства. Это не ваша ли светлость в лучах ночного светила нам светила во тьме с окрестных холмов?

— Михаил Аргир жив, — не обращая внимания на неучтивые речи, наконец выдохнул турмарх. — И он идет по вашему следу.

* * *

Как ни блистал предусмотрительной бдительностью Вальдар Камдил, сколь ни тревожился многоопытный Симеон Гаврас, ничто не нарушало окрестной тишины. Даже Анджело Майорано, казалось, чувствующий опасность спинным мозгом, в недоумении разводил привычными к абордажному мечу руками. Казалось, в степи и на днепровских кручах наступило то ли солнечное перемирие, то ли невнятное затишье перед неведомой бурей. Преподобный Георгий Варнац предполагал скорее последнее. Уж больно странно было идти, не встречая за день порой ни единого вооруженного всадника, не говоря уже о более крупных разъездах.

— Готовится большая война, — бормотал себе под нос слуга Господень, пытливым взглядом выискивая новые подтверждения своим мыслям.

Таковые нашлись довольно быстро. Во всех прибрежных крепостицах поднепровья цены на парусину и пеньку выросли в два, а то и в три раза — чем ближе к Киеву, тем выше.

— Большой морской поход, — бормотал Георгий Варнац.

Полученные им в Херсонесе известия гласили, что русы и впрямь собираются нанести мощный удар за море. Даже утверждалось, что объектом нападения выбрана Британия. Теоретически Джордж Баренс допускал подобную возможность, однако все еще отказывался принять ее в качестве основной версии. Уж больно долог был переход и сомнительны результаты.

Конечно, мало найдется людей, пожалеющих о Генрихе Боклерке, буде русам удастся разгромить его. Но ведь одно дело захватить чужие земли и совсем другое — удержать их. И тут же память услужливо возвращала Баренса к постулатам, известным всякому англичанину со школьной скамьи: к легионам Цезаря, саксам Хенгиста и Хорса, грозным викингам Кнуда Великого и, наконец, норманнам Вильгельма Завоевателя. Все они приходили в этот край чужаками, все обживались тут, приносили свою культуру и свой обычай. «Белги, англы, юты, скотты… всех и не упомнишь. Могут быть и русы. Но зачем, что за блажь? Уж Мономаху-то чем не угодил яростный отпрыск покорителя бриттов? Куда уместнее сейчас нанести удар по Константинополю. Он и намного богаче, и почти беззащитен.

Правда, знают об этом крайне немногие. Но вполне возможно, что мудрый и победоносный Владимир Мономах — как раз один из них. Не зря же его купцы исходили Константинов град, как собственную горницу, — куда ни кинь взгляд, везде русичи или варяги, а тем и вовсе дела нет до того, кому служить — плати монету, и что на прошлой службе вызнали, все досконально изложат без утайки. А таких варягов у Владимира, поди, немало.

Вот и гадай теперь, вправду ли Мономах собирается напасть на Британию или же это большой пшик, отвлекающий маневр. Если таковое и впрямь насоветовала голова Мимира, то у нее наверняка имеются свои резоны. Вот бы узнать какие. А уж тем паче есть ли эта самая голова в действительности или же это только мой домысел, навязчивый бред, подвергающий смертельной опасности всю оперативную группу!»