Ниенна. Благословленная Смертью - Наталья Борисовна Русинова

Банник вздохнул тяжко, подергал себя за реденькую бороду. Затем потянулся к свертку с пряниками, торопливо сунул в рот самый большой, в форме полумесяца, и задвигал челюстями.

— Про злодея я знаю, а вот под чьей личиной ходит — того не ведаю, — продолжил он спустя минуту. — В мою баньку он не заглядывает точно. Здесь из местных только хозяин Бажен парится с семьей, да братья его молодшие, Сабур и Гостята. И то последний на зиму уехал в город, давненько его не видел.

— А Соколок? Рыжий такой, улыбчивый, как солнышко, — уточнила Ниенна. — Или Ингвар с семейством, что три года назад приехал. Может из них кто оборачиваться чудищем? Или еще кого подозреваешь из местных?

— Всех подозреваю, кроме своих, — скривился дед. — Но другие банники мне вряд ли расскажут о том, что сами видели. Хозяин есть хозяин, а что он творит — то не нашего ума дело. Как волкодлака вычислить, тоже понятия не имею. Говорят, шерстью оборотни богаты даже в человечьем обличии, дык у здоровых взрослых мужиков это нормально. Здесь срамота ваша столичная не в почете, когда и причинное место лысое, как колено, смотреть тошно…

— Так нечего смотреть, пакостник нечистый, — глаза Герды нехорошо блеснули. — Небось, с самого начала подглядывал, как мы пришли?

Но банник не испугался.

— Порядок во всем должен быть, — строго насупился он. — А тут бесовщина третий год творится, и ладно бы волкодлак, так пострашнее в лесу водится уже. А начинается все с малого — с того, что бабы пирогами нам с домовым хозяином не кланяются, а мужики заместо мыла с дегтем тащат в баню бутылки из городских лавок с притираниями, от которых ягодами несет за версту. Чтобы, значицца, женки носы от духа вострого в койке не воротили. Эдак вскорести друг на друге жениться начнут, тьфу, пропасть!..

— Третий год, — многозначительно подняла брови Ниенна, успевшая рассказать подруге про неласковый прием в доме Хелены.

— Однако, — хмыкнула валькирия. — Слушай, может, мне потолковать с этим Ингваром? Он ночью один в кузне работает, так даже лучше. Возьму пару кинжалов, предложу выбор, носа лишиться или хрена, живо во всем признается.

— А если он не при чем? Может, устал кузнец от чужой жалости, потому и рычит на чужих, и держится в стороне. Давай погодим пока. Членовредительством пригрозить всегда успеем.

Банник постучал когтями по глиняной чашке, привлекая их внимание.

— Не о том думаете, девицы. Волкодлак — половина беды. Лихо за ним стоит, вот где напасть так напасть. Думается мне, чудище ему служит, вот только чем — не знаю, не ведаю. Но оборотни не шибко разумные, особливо в звериной шкуре. Вам ли не знать, образованным? Значит, верховодит над ним кто-то, приказы отдает.

— Какое Лихо? — изумилась Герда.

— Дык Одноглазое же, — банник посмотрел на нее, как на недалекую. — Сказок, чтоль, не слыхивала?

— Да сказок в нашей жизни навалом в последние пару лет, только вот все больше страшных, — медленно ответила валькирия и призадумалась.

— Не может быть, — Ниенна покачала головой. — Одноглазого Лиха не существует. Ни в одном бестиарии нет ничего подобного. А в книгах по деревенским мифам и преданиям лишь сказано, что Лихо — воплощение человеческих бед, которому нужно поклониться и жертву принести, и тогда оно с тебя на другого переключится.

— Есть Лихо, — упорно стоял на своем банный дед. — Живет глубоко в лесу, народ к нему нет-нет, да и бегает. Жертвы оставляет, чтобы отчепилося, значит, и горе ихнее на кого другого перекинуло. Знать не знаю, помогает ли содеянное, но раз тропа к нему не зарастает, значит, срабатывает, хотя бы через две просьбы на третью.

— Мне тоже не верится, — поморщилась Герда. — Ты сам сказал, мол, девицы образованные, понимать должны. Так я тебе с высоты пяти курсов, что на боевом факультете уже оттарабанила, скажу с уверенностью — в Долю и Недолю верят все народы на белом свете, просто называют их по-разному. И добрых берегинь да чудищ придумывают, этими качествами наделяя. Да только сказки это все. Думаешь, маги ничего подобного не искали? Как было бы просто — найди Лихо, что людям злодейства разные учиняет, да оттяпай ему одноглазую башку, тут и все горе в мире закончится. Люди перестанут голодать, дети — терять родителей до срока, к калекам вернется здоровье, а в дырявых карманах у нищих зазвенит серебро.

Она отхлебнула пахнущего медом чая из пузатой кружки, перевела дух и с грустью пожала плечами.

— Только не сработает. Горе невозможно уничтожить, ибо ходит оно по земле ровно с тех пор, как человек на белом свете появился. А вот рук у него — многие тысячи, людских в том числе.

Герда перевела взгляд на Ниенну.

— Чуешь, к чему клоню, подруга?

— А то, — усмехнулась некромансерка. — В Одноглазое Лихо и я в жизни не поверю. А вот в колдунишку поганого, что окопался в лесу да корчит из себя властителя Доли и Недоли, жителей деревень обирая — вполне. Видимо, надо поговорить с местными. Может, про оборотня-людоеда не стоит пока упоминать. Но о неведомой зверушке, что людям помогает проблемы решить за материальные блага, надо выспросить. А то хорошо слободка кузнечная устроилась, я гляжу. Волков тьма в округе, а местных почему-то не трогают. Не потому ли, что кто-то из жителей со злодеем договорился? Или с хозяином его?

— И, если договорился — что отдал взамен? — задумчиво протянула Герда. — Может, волкодлаком и стал, дабы защитить своих? Чужих-то жрать не жалко.

— Исключено, — помотала головой Ниенна. — Волкодлаку с того момента, как первый раз чудищем оборотился, плевать и на своих, и на чужих. Он может лишь прикидываться добрым и заботливым, но по факту схарчит первого, кого поймает, хоть старуху, хоть дитя. Кстати, о детях!

Она залпом допила уже остывший чай и вытерла рот.

— С них и начнем, пожалуй. Конфеты у нас еще остались в сумках? Прикормим местную ребятню да разговорим. Они, конечно, нарасскажут баек страшных, которыми родители их пугают. Но мы попробуем отличить правду от выдумки.

— Тогда можете сразу и начинать, — подмигнул банник, раздобревший после трех сожранных пряников. — Они прямо сейчас вашим лошадям в конюшне хвоста крутят. Любопытно им, чем кони колдовские от обычных отличаются.

— Мать честная, там же голова шишиморки на седле висит, я его рядом кинула, когда лошадь распрягала! — ахнула Ниенна, вскакивая с места. — А ну как напугается кто или, еще хуже, о клыки поцарапается?

— Куды? — банник сердито заступил дорогу. — Оботрись, бесстыдница, да оденься! В простыне через двор кузнецовый