Assassin's Creed. Ересь - Кристи Голден

– Не делай этого ради науки, ради Габриэля и даже ради Жанны. Делай это для Саймона Хэтэуэя.

– Если я этого не увижу, – тихо сказал профессор, – то никогда себе не прощу.

– Тогда вперед.

Среда, 12 февраля 1431 г.

Часовня главной башни Руанского замка

Новость, что Жанна помещена в башню Руанского замка, дошла до Габриэля и Флер в конце декабря. Не мешкая они сразу отправились в Руан, остановились в старой захудалой гостинице, там же нашли себе работу. Они следовали за Жанной по пути ее тяжких испытаний. В таверне они подсаживались к посетителям и ловили новости и слухи, срывавшиеся с языка, развязанного вином. Габриэль, как никогда раньше, неистово молился, прося голоса Жанны тронуть сердца тех, в чьих руках была ее судьба.

Народу в часовню набилось больше, чем та могла вместить. Габриэль с большим трудом нашел местечко, откуда невысокая Флер могла хоть что-то видеть. По крайней мере, слышно все было хорошо.

Трибунал собрался внушительный – сорок человек, у всех степени не ниже доктора или бакалавра богословия или канонического права. Были и эксперты по гражданскому праву. Из разговоров в толпе Габриэль услышал, что один из них был знатоком как канонического права, так и гражданского. Однако судьями в собственном смысле слова – теми, кто в действительности принимал важные решения, – были только двое: епископ Пьер Кошон и Жан д’Эстиве, каноник Бове.

До Габриэля дошли слухи, что Жанну содержали в ужасных условиях – несколько месяцев она провела в железной клетке, размер которой не позволял пленнице разогнуться, прикованной короткими цепями к решетке за шею, руки и ноги, чтобы исключить возможность побега.

Недовольный ропот пробежал по толпе, слышались проклятия. Флер сжала рукой маленький мешочек, который раньше висел на шее Жанны и который она передала своей подруге в Мелене, когда голоса сообщили ей о скором пленении. Сейчас Флер, как раньше Жанна, не снимая, носила его на себе. Казалось, он придавал ей силы.

– Габриэль… это она? – спросила Флер.

Юноша ответил не сразу – так велик был шок от увиденного. Руки и ноги Жанны сковывали цепи. На ней было женское платье самого простого кроя, грязное и мятое. Ее короткие вьющиеся волосы отросли и сейчас падали на плечи. Она была очень худой и бледной, здоровый румянец, некогда не сходивший с ее щек, исчез за без малого год, проведенный в заключении.

– Это она, – сказал он сипло пересохшими губами.

Долгое время он не мог сосредоточиться и не понимал ни слова в монотонной речи, открывавшей процесс. Габриэль не мог оторвать глаз от Жанны – худой и бледной, но наперекор всему державшейся гордо и с достоинством.

Наконец допрос начался. Кошон, высокий и мрачный клирик, умудренный опытом, на вид чуть старше шестидесяти лет, подошел к скамейке, на которой сидела прикованная к ней Жанна. Возвышаясь над ней, он громогласно потребовал:

– Поклянись говорить только правду, о чем бы тебя ни спросили.

– Клянусь говорить правду относительно отца и матери и того, что делала, после того как направилась в сердце Франции. – Голос Жанны прозвучал сильно и чисто, заключение не сломило ее духа. – Но откровения Отца Небесного я никогда никому не открывала, кроме как одному Карлу, моему королю, и не открою их и вам…

«И мне», – пронеслось в голове Габриэля. Но он знал, что Жанна не брала его в расчет. Он был лишь ее Тенью, приставленным к ней свидетелем, как сказали девушке ее голоса.

– …даже под страхом смертной казни, – продолжала Жанна непреклонно и решительно.

И Габриэль был рад, хотя видел, как скисло лицо д’Эстиве, а Кошон пришел в ярость.

Допрос длился несколько часов, и вел его не только главный судья, вопросы задавали все члены трибунала. Часто несколько человек говорили одновременно, и Жанна каждый раз просила их говорить по очереди. Порой спрашивали о чем-то совершенно, казалось, не относящемся к делу. В какой-то момент Кошон начал расспрашивать о миропомазании Карла в Реймсе. Затем он спросил, видела ли Жанна фей под деревом фей.

– Они хотят запутать ее, – прошептала Флер; Габриэль согласно кивнул. – Хотят поймать ее на чем-нибудь, чтобы повернуть это против нее.

– Те, кого ты называешь голосами, были ангелами? – задал очередной вопрос Кошон.

– Это святые – архангел Михаил, святая Екатерина и святая Маргарита. Первым ко мне обратился архангел Михаил, – без промедления ответила Жанна.

– Расскажи мне об архангеле Михаиле, – менторским тоном потребовал Кошон, обводя толпу понимающим взглядом.

– Он явился мне в саду моего отца, когда мне было тринадцать лет, – ответила Жанна. Габриэль слушал, как она рассказывала незнакомому человеку, ее заклятому врагу, то, о чем ему несколько лет назад сообщила проникновенным шепотом. – Я видела его своими собственными глазами так, как вижу сейчас вас.

Губы Кошона скривились в жесткой улыбке, и он снова обвел взглядом толпу.

– Как выглядел архангел Михаил, когда явился тебе? Он был… обнаженным?

Толпа гневно вздохнула. Жанна удивленно посмотрела на Кошона:

– Вы думаете, Отец Небесный не имеет возможности одеть своих святых?

Толпа покатилась со смеху, и Жанна улыбнулась, но лицо Кошона исказила злая гримаса.

– У него были волосы? – настойчиво продолжал он.

– О, это особенно важный вопрос, – парировала Жанна, и толпа снова взорвалась смехом.

– Отвечай! – рявкнул Кошон.

– А почему они должны быть сострижены?

Кошон некоторое время молчал, стараясь взять себя в руки.

– Ты утверждаешь, что голоса предупреждают тебя о событиях и дают указания. Было ли тебе откровение о побеге во время заключения?

– Да, действительно, мои голоса обещали мне избавиться от плена, но мне неизвестен день и час этого события. Они также велели мне смело держать свое лицо и благочестие.

Флер так сильно стиснула руку Габриэля, что ему послышался хруст собственных костей. Но ему было на это наплевать. Голоса Жанны сказали ей, что она сбежит!

– Почему ты выпрыгнула из окна башни в Боревуаре? – потребовал нового ответа Кошон. – С высоты почти двадцати метров? Ты намеревалась совершить смертный грех и прервать жизнь, дарованную тебе Богом?

«Прыжок веры, – подумал Габриэль, и голова у него закружилась. – Жанна пыталась сбежать, совершив прыжок веры, которому ее научили ассасины». Вспомнив о них, юноша почувствовал приступ злости.

– Я знала наверняка, что меня передадут англичанам, но выпрыгнула из окна не от отчаяния, а в надежде спасти свое тело и послужить добрым людям, которые нуждаются в моей помощи. Потом я исповедалась и попросила у Отца Небесного прощения за содеянное.

– На тебя наложили епитимью?