Приключения Оливера Твиста - Чарльз Диккенс

повествует о том, что подумали об Оливере новые лица,посетившие его

Твердя о том, что они будут приятно изумлены видомпреступника, доктор продел руку молодой леди под свою и, предложив другую,свободную руку миссис Мэйли, повел их церемонно и торжественно наверх.

— А теперь, — прошептал доктор, тихонькоповорачивая ручку двери в спальню, — послушаем, что вы о нем скажете. Ондавненько не брился, но тем не менее вид у него совсем не свирепый. А впрочем,постойте! Сначала я посмотрю, готов ли он к приему гостей.

Опередив их, он заглянул в комнату. Потом, дав знакследовать за ним, впустил их, закрыл за ними дверь и осторожно откинул пологкровати. На ней вместо закоснелого, мрачного злодея, которого ожидали ониувидеть, лежал худой, измученный болью ребенок, погруженный в глубокий сои. Раненаяего рука в лубке лежала на груди; голова покоилась на другой руке, полускрытойдлинными волосами, разметавшимися по подушке.

Достойный джентльмен придерживал полог рукой и с минутусмотрел на мальчика молча. Пока он наблюдал пациента, молодая леди тихонькопроскользнула мимо него и, опустившись на стул у кровати, откинула волосы слица Оливера. Когда она наклонилась к нему, ее слезы упали ему на лоб.

Мальчик зашевелился и улыбнулся во сне, словно эти знакижалости и сострадания пробудили какую-то приятную мечту о любви и ласке,которых он никогда не знал. Так же точно нежная мелодия, журчание воды втишине, запах цветка или знакомое слово иной раз внезапно вызывают смутноевоспоминание о том, чего никогда не было в этой жизни, — воспоминание, котороеисчезает, как вздох, которое пробуждено какой-то мимолетной мыслью о болеесчастливом существовании, давно минувшем, — воспоминание, которое нельзявызвать, сознательным напряжением памяти.

— Что же это значит? — воскликнула пожилаяледи. — Этот бедный ребенок не мог быть подручным грабителей.

— Порок находит себе пристанище во многиххрамах, — со вздохом сказал врач, опуская полог, — и кто можетсказать, что ему не служит обителью прекрасная оболочка?

— Но в таком юном возрасте? — возразила Роз.

— Милая моя молодая леди, — произнес врач,горестно покачивая головой, — преступление, как и смерть, простирает своювласть не только на старых и дряхлых. Самые юные и прекрасные слишком частобывают повинны в нем.

— Но неужели… о, неужели вы можете допустить, что этотхрупкий мальчик был добровольным сообщником самых отвратительныхотщепенцев? — сказала Роз.

Доктор покачал головой, давая понять, что это весьмавозможно; предупредив, чтоб они не потревожили больного, он повел их в соседнююкомнату.

— Но даже если он развращен, — продолжалаРоз, — подумайте, как он молод. Подумайте, что, быть может, он никогда незнал ни материнской любви, ни домашнего уюта. Может быть, дурное обращение,побои или голод заставили его сойтись с людьми, которые принудили его пойти напреступление… Тетя, милая тетя, ради бога, подумайте об этом, прежде чемпозволите бросить этого больного ребенка в тюрьму, где, конечно, будетпогребена последняя надежда на его исправление! О, вы меня любите, вы знаете,что благодаря вашей ласке и доброте я никогда не чувствовала своего сиротства,но я могла бы его почувствовать, могла быть такой же беспомощной и беззащитной,как это бедное дитя! Так сжальтесь же над ним, пока еще не поздно!

— Дорогая моя, — сказала пожилая леди, прижимая кгруди плачущую девушку, — неужели ты думаешь, что я трону хоть одинволосок на его голове?

— О нет! — с жаром воскликнула Роз.

— Конечно, нет, — подтвердила старая леди. —Жизнь моя клонится к закату, и я в надежде на милосердие ко мне стараюсь бытьмилосердной к людям… Что мне делать, чтобы спасти его, сэр?

— Дайте подумать, сударыня, — сказалдоктор, — дайте подумать…

Мистер Лосберн засунул руки в карманы и несколько разпрошелся взад и вперед по комнате, часто останавливаясь, приподнимаясь нацыпочки и грозно хмурясь. Многократно восклицая: «придумал!» и «нет, не то!» —он снова принимался ходить с нахмуренными бровями и, наконец, остановился ипроизнес:

— Мне кажется, если вы мне позволите как следуетприпугнуть Джайлса и мальчугана Бритлса, я с этим делом справлюсь. Знаю, чтоДжайлс — преданный человек и старый слуга, но у вас есть тысяча способовполадить с ним и вдобавок наградить за меткую стрельбу. Вы против этого невозражаете?

— Если нет другого способа спасти ребенка, —ответила миссис Мэйли.

— Никакого другого способа нет, — сказалдоктор. — Никакого! Можете поверить мне на слово.

— В таком случае тетя облекает вас неограниченнойвластью, — улыбаясь сквозь слезы, сказала Роз. — Но, прошу вас, небудьте с этими бедняками строже, чем это необходимо.

— Вы как будто считаете, мисс Роз, — возразилдоктор, — что сегодня все, кроме вас, склонны к жестокосердию. Могу лишьнадеяться, ради блага подрастающих представителей мужского пола, что первый жедостойный юноша, который будет взывать к вашему состраданию, найдет вас в такомже чувствительном и мягкосердечном расположении духа. И хотел бы я быть юношей,чтобы тут же воспользоваться таким благоприятным случаем, какой представляетсясегодня.

— Вы такой же взрослый ребенок, как и беднягаБритлс, — зардевшись, сказала Роз.

— Ну что же, — от души рассмеялся доктор, —это не так уж трудно. Но вернемся к мальчику. Нам еще предстоит обсудитьосновной пункт нашего соглашения. Полагаю, он проснется через час. И хотя ясказал этому тупоголовому констеблю там, внизу, что мальчика нельзя беспокоитьи нельзя разговаривать с ним без риска для его жизни, я думаю, мы можем с нимпобеседовать, не подвергая его опасности. Я ставлю такое условие: я егорасспрошу в вашем присутствии, и, если на основании его слов мы заключим, кполному удовлетворению трезвых умов, что он окончательно испорчен (а это болеечем вероятно), мальчик будет предоставлен своей судьбе, — я, во всякомслучае, больше вмешиваться не стану.

— О нет, тетя! — взмолилась Роз.

— О да, тетя! — перебил доктор. — Решено?

— Он не может быть закоснелым негодяем! — сказалаРоз. — Это немыслимо.

— Прекрасно! — заявил доктор. — Значит, тембольше оснований принять мое предложение.

В конце концов договор был заключен, и обе стороны снекоторым нетерпением стали ждать, когда проснется Оливер.

Терпению обеих леди предстояло более длительное испытание,чем предсказал им мистер Лосберн, ибо час проходил за часом, а Оливер все ещеспал тяжелым сном. Был уже вечер, когда сердобольный доктор принес им весть,что Оливер достаточно оправился, чтобы можно было с ним говорить. Мальчик, пословам доктора, был очень болен и ослабел от потери крови, но ему такмучительно хотелось о чем-то сообщить, что доктор предпочел дать ему этувозможность и не настаивал, чтобы его не беспокоили до утра; иначе он непреминул бы настоять на этом.