Харассмент - Кира Ярмыш

– Мне просто не нравится, что ты решаешь за меня такие вещи, – наконец заявила она. – Ты должен был сначала со мной обсудить.

– Ну прости, – все еще сердито бросил Илья. – Я вообще-то ожидал, что ты будешь прыгать до потолка, а не претензии мне предъявлять.

Инга потушила очередную вспышку гнева в себе, залив ее шампанским. Бокал слегка стукнулся ей об зубы, и она подумала, что могла бы сейчас от него откусить.

– Я просто думаю о том, скольких изменений это потребует.

– Ну это же будут хорошие изменения. Ты вон все хотела погулять по Парижу. Скоро так нагуляешься, что видеть его уже не сможешь.

Инга криво улыбнулась. В ней проснулось желание отомстить Илье, помучив, и она злорадно спросила:

– А ты не боишься, что о нас здесь узнают? Перевез свою любовницу с собой в Париж, выбил ей место.

– А тебе нравится меня этим тыкать, да? – неожиданно сказал Илья.

Инга бросила на него взгляд, но опять не увидела ничего в темноте. Про себя она отметила, что он впервые не стал успокаивать ее, говоря, какой она незаменимый специалист. Это, как ни странно, даже ее задело и тут же обозлило еще больше, потому что получалось, будто Илья и в самом деле считает ее продвижение исключительно своей заслугой.

– Да нет, – холодно сказала Инга. – Просто любопытно, как мы это будем устраивать на новом месте.

– Посмотрим, – сказал Илья и поднялся. – Надоело здесь сидеть, пойдем внутрь.

Инга приняла его протянутую руку и нехотя пошла за ним в номер.

В Париже им повезло с погодой, хотя Инга большую часть дня провела на выставке и почти этого не заметила. Москва встречала торжественно и грозно. Ветер налетал порывами и щетинил густую темно-зеленую листву, по небу ползли тяжелые сизые тучи. Вот-вот должен был начаться ливень. На улицах было пустынно.

Дождь пошел стеной, как только Инга переступила порог своей квартиры. За окном моментально потемнело, и ей пришлось включить свет, несмотря на ранний вечер. Инге нравилась такая погода. Дом сразу становился особенно уютным местом.

Антон хотел встретить ее в аэропорту, но она с ужасом отказалась. Она вообще решила, что не будет видеться с ним до понедельника, как бы сильно ей этого ни хотелось. Над ней нависал будущий разговор с Ильей. Почему-то Инге казалось, что увидеться с Антоном в его тени теперь, когда ждать оставалось уже недолго, стало бы настоящим обманом. Раньше она могла заглушать внутренний голос, который твердил ей, что она поступает некрасиво, но в эти последние дни ей не хотелось приумножать ложь.

В субботу она поехала к матери на дачу. Гроза, к утру миновавшая Москву, поползла за Ингой. Выйдя из электрички, она еле успела добежать до машины, когда опять грянул ливень. Потоки воды лились по лобовому стеклу, и лес, видимый в стороне от дороги, казался темным и враждебным.

На даче, впрочем, в такую погоду уют ощущался даже больше, чем в московской квартире. Под окном росла сирень, и ее запах долетал на кухню сквозь открытое окно, смешиваясь с запахом корицы и кофе, который варила мать. Дождь молотил по металлическому козырьку над крыльцом, и звук выходил сухим, как будто по металлу рассыпали щебень. Инга поднялась на второй этаж, в комнату, где хранились отцовские вещи, и оттуда стала смотреть на улицу. Ей было видно, как дрожат листья, по которым били капли. За забором на велосипеде проехал человек в желтом дождевике. На втором этаже густо пахло сыростью и пылью. Когда выглянуло солнце и все кругом просияло, Инга даже испытала сожаление. Это было как приказ к действию: выходи из укрытия и наслаждайся. Инге же хотелось оставаться в приятном сонном оцепенении.

Они с матерью сходили на реку, которая блестела так ярко, словно дождь помыл и ее. Гектор одурело носился по берегу, разбрызгивая влажный песок. На пляж вышли их соседи с двумя маленькими детьми. Девочка подбежала к воде, постояла над ней, склонившись, а потом отошла и плюхнулась на землю. Инга подумала, что не скучает по времени, когда была ребенком. В детстве постоянно слышала от взрослых, как она пожалеет, когда вырастет. Детство – такая счастливая пора, вздыхали они. Слушая это, Инга переживала, что живет слишком быстро и детство закончится, а она так и не успеет прочувствовать его вкус. В школе ее точно так же пугали университетом. Их химичка любила рассказывать, как встретила на улице своего выпускника и он едва ли не плакал от огорчения, что школа закончилась. В университете, разумеется, уверяли, что самое беззаботное время – студенческое и, выйдя на работу, все они не раз будут о нем тосковать. Правда же была в том, что Инга никогда не жалела о прошлом. Оно неизменно казалось ей хуже настоящего. В детстве она помнила себя несамостоятельной, в школе – бесправной, а университет был сплошным лицемерием – там с тебя уже спрашивали как со взрослого, но при этом постоянно напоминали, что до полноценного человека ты еще не дорос.

Максим однажды пожаловался ей, что на курсах дизайна, куда его отправили по работе, преподаватель для пущего креатива рекомендовал им представлять себя детьми. Мол, все дети беззаботны и не отягощены страхом неудач, поэтому творчество изливается из них неудержимым потоком. «Но ведь детство – это дерьмо, – стонал Максим. – Мне намного лучше здесь и сейчас, чем в детстве. Или это значит, что оно у меня было плохое?»

Инга считала, что у нее детство было хорошее, но с Максимом соглашалась. Взросление давало свободу поступать как заблагорассудится – жить где хочешь, работать где хочешь, в любой момент бросать неприятное дело. Инга, правда, никогда себе такого не позволяла, да и про людей, оставивших скучную жизнь ради приключений, читала разве что в мотивирующих постах в инстаграме, но ей все равно было приятно знать, что свобода у нее есть.

Гектор подбежал к ней и поставил грязные лапы на колени, тычась носом в лицо. Инга прогнала его, смеясь. Она подумала, как привезет сюда Антона. Он походник, наверняка ему понравится здешняя природа. Они будут много бродить по лесам, сидеть на берегу, Инга будет рисовать. Если ее настоящее было прекрасным, то будущее обещало стать и вовсе безоблачным. Разве бывала она так умиротворенно счастлива в детстве?

Ее подмывало рассказать матери про Антона, но она пока запретила себе это делать. Как только она расстанется с Ильей, можно будет трубить об этом на весь мир. Инге хотелось упиваться своим рассказом, а пока удовольствие отравляло неприятное чувство, слепленное из страха перед разговором с Ильей и мук совести.

Она несколько раз подступалась к раздумьям о том, что скажет Илье, но сама мысль о нем заставляла ее внутренне сжиматься – их отношения были предметом, касаться которого не хотелось. Лежа вечером в постели, она даже пожаловалась Максиму. Он уже знал про предложение переехать в Париж.

К Ингиной досаде, Максим не проявил благородства и напомнил, что ровно об этом и предупреждал ее с самого начала. Он, впрочем, считал, что она преувеличивает проблему.

«Давай рассуждать логически, что он тебе сделает?»

«Устроит скандал как минимум».