Сингомэйкеры - Юрий Никитин

Я припарковался у входа, охранник выскочил из здания иоткрыл дверь машины, а когда я вышел, браво отдал честь. В коридоре блондинкавскочила и вытянулась, хотя не смогла удержать расплывающиеся в улыбке губы.

В холле вся команда во главе с Глебом Модестовичем высыпаланавстречу с плакатом: «Добро пожаловать, шеф! Поздравляем с апом! Не будьстрогим!»

— Буду, — сказал я, пожимая руки и отвечая наобъятия. — Всех согну в бараний рог. Я зверь лютый и алкающий крови.

— Молодые, — поддакнул Жуков, — всегда злые.

— Давайте в большой зал, — сказал я. — Ничегонового не скажу, сами знаете, зато охотно послушаю вас.

— Вы правы, шеф! Надо всем пощупать мускулы ипосмотреть зубы.

Странно чувствовал себя, оказавшись во главе более огромнойфирмы, чем я ее считал раньше, но в то же время понимаю, что я обогнал здесьвсех в работе, в количестве внедренных в жизнь предложений, идей, проектов ипотому могу лучше направить общую интеллектуальную мощь.

Эмма дважды приносила кофе и печенье. Я заслушивал всех поочереди, под столом едва не щипал себя, чтобы увериться в реальности: передомной отчитываются в проделанной работе те, на кого я совсем недавно смотрелснизу вверх. Последним отчитывался Глеб Модестович, я страшился встречаться сним взглядом: он не только старше меня в два с половиной раза, его жизненныйопыт просто невообразим, в то время как я поневоле больше ориентируюсь наинтуицию и догадки.

В заключение Эмма внесла шампанское, быстро разлили, ГлебМодестович предложил осушить за мои быстрые апы. Все с энтузиазмом и дикарскимвесельем выпили, пошел быстрый, живой и немного бестолковый общий разговор,когда все свои, никто ничего не скрывает и не стесняется промахов.

И все-таки говорили о работе, все в нее влюблены, никто обабах, что немыслимо в других «нормальных» компаниях, а Цибульский сказал весело:

— А вот сегодня наткнулся в инете! Прекрасный стишокпро гамельнского крысолова. Жаль, не запомнил, а то бы прочел вам… Там, типа,этот крысолов идет по странам, и все дураки и гады идут за ним: ворье, жулье,хамье, бандиты, бабники, жиголо, бомжи, футболисты и фанаты, сутенеры, шлюхи,политики, демократы, спортсмены…

Арнольд Арнольдович сказал с неудовольствием:

— Я читал этот стих, но ты что-то вписал в строй идущихза крысоловом слишком уж много народу. Не было там ни спортсменов, нидемократов…

Жуков сказал весело:

— Да ладно тебе придираться! Пусть будут. Все равно непонадобятся после Дня.

— И в Ноев ковчег их не возьмут, — вставилЦибульский.

Глеб Модестович крякнул и строго посмотрел на Цибульского.Тот сконфузился и быстро-быстро начал рассказывать свеженький анекдот проблондинку, что ехала без номера, и гайца, который взялся ей прикрутить номер.

Но Жуков, ничего не замечая, произнес с удовольствием:

— Хорошо сказал! С чувством. Все дураки и лодыри чтобза крысоловом в море…

— Наболело, — заметил Орест Димыч знающе. —Всех достала эта мразь…

Арнольд Арнольдович возразил:

— Ну почему сразу мразь? Нормальные люди. Это же затаким крысоловом уйдет девять десятых человечества!.. Да и те, кто останется,не преступившие законы только потому, что трусят нарушать, а в душе такое жеговнецо. Это мы, с их точки зрения, — какие-то придурки. Разве не во всеханекдотах профессора оставляет в дураках ленивый студент, а пьяныйслесарь-водопроводчик оказывается вообще умнее и круче всех на свете?

Глеб Модестович слушал всех, как всегда, внимательно исерьезно. Сказал неожиданно:

— А ведь так и случится. Только крысолов не уведет всехэтих… а, напротив, оставит. А уйдут… дальше как раз те, кто не являются этими…перечисленными. Остальные же пусть живут, как жили. Им уютно в мире таких ивсех тех, кого упомянул поэт. А еще больше он не упомянул, как мы все понимаем.

Жуков бухнул тяжелым голосом:

— Дык быдла всегда было абсолютное большинство, чеготам!

Я соглашался со всем, а то, что говорим о простом народечуточку неуважительно, даже можно сказать без уважения вообще, так он, честноговоря, и не дает повода себя уважать. Мне как ученому нужны реальные поводы,чтобы уважать, а не лозунги типа: «У нас самый великий народ», «У нас самая великаяистория», «У нас самые великие победы» или даже «Самый нравственный народ насвете — наш».

Я как ученый привык копать до истины. А тут и без копаниявидно, что это только брехливые лозунги.

Тайком спонсируемый нашей организацией, вышел очереднойфильм, разоблачающий стремление людей к бессмертию. Напыщенно-философский,странная смесь боевика и морализаторства, собрал огромную аудиторию благодаряпостоянно подогреваемому интересу с помощью умелых папарацци, утечкиинформации, скандалов, слухов, рекордным гонорарам за роли, похвалам критиков,что видели кусочки при монтаже и в один голос уверяли, что на экраны выходитшедевр.

Я посмотрел тоже, поддержав и своими деньгами работу Штейна,фильм вообще-то с гнильцой, но мало кто уловит, оглушенный неимовернымиспецэффектами и массовыми батальными сценами, которые вообще-то ни к селу ни кгороду. Но если актеры топ-звена уклонились от участия в этом фильме, топрограммисты сделали честно все, что можно за те десятки миллионов долларов,выделенные на их работу.

Да и баталисты из расчета неслыханные сто долларов за одиндень статиста собрали для массовых съемок чуть ли не все население штата. Даеще и разрешили забрать домой средневековые костюмы, в которых промаршируют пополю.

Выходя из зала, я прислушивался к разговорам, по спине то идело пробегала сладкая дрожь. До чего же мы, оказывается, сильны! Ведьоткровенное говно, но никто из выходящих не решается сказать это вслух. Янарочито подходил к наиболее интеллигентным с виду, прислушивался, но все мямляти мямлят, восхищаются как-то стандартно, то ли в самом деле не поняли, то лимоветон сказать, что режиссер не совсем прав в основной идее…

На другой день после премьеры фильма на работе поздравлялиШтейна. Я молча удивился, к чему такое внимание, на мировой рост экономикифильм не влияет ни в ту, ни в другую сторону, видимо, из-за того, что Штейнапрочат в Совет организации.

Сам Штейн бегло просмотрел отзывы о фильме, но я видел, чтоего мысли уже заняты другим. К нему подошел Вульф, сказал в некоторойнерешительности:

— Мы сами велели не показывать жестокие сцены в СМИ, нутам убийства, расчлененные тела, а сейчас думаю, хорошо ли?

— Но ведь вы сказали, — напомнил Штейн, —что…

— Это так, — согласился Вульф, — с другойстороны, в обществе может появиться ощущение, что война — это не такстрашно. А вот если показывать все ужасы войны, расчлененные трупы, все случаи,как отрезают уши или даже головы… это наполнит ужасом и омерзением общество. Выпроработайте этот вариант, проработайте…