Похищение Эдгардо Мортары - Дэвид Керцер

Вечером в пятницу, 15 апреля, с наступлением еврейской субботы, в римское гетто вошел отряд полицейских и начал обыскивать синагогу. Они рылись среди свитков Торы, осматривали все уголки и закоулки подвального этажа. Тем временем снаружи начала собираться разозленная толпа: евреев обвиняли в том, будто они похитили двоих христианских детей, чтобы использовать их кровь для приготовления пасхальной мацы. Поздно ночью остатки толпы наконец разошлись, но наутро над гетто повис страх.

На следующий день газета Il vero amico del popolo опубликовала материал, где рассказывалось, что недавно в Смирне евреи убили католика, чтобы вмешать его кровь в тесто для мацы, и вспоминалась уже давняя история фра Томмазо, якобы убитого евреями в Дамаске. Римские евреи уже заподозрили, что время для этих нападок выбрано неслучайно. Кое-кому явно пришелся не по душе приезд Монтефиоре.

Когда руководители еврейской общины высказали свои подозрения сэру Мозесу, готовившемуся к пасхальному седеру, он очень расстроился. Но потом воспрял духом, потому что к нему зашел британский представитель в Ватикане и сообщил, что замолвил за него слово кардиналу Антонелли и кардинал готов его принять. Не желая терять время, Монтефиоре сразу же сел в карету и помчался к ватиканскому дворцу, где покои кардинала помещались прямо над покоями самого папы. «Мне пришлось преодолеть 190 ступенек, — записал в дневнике 74-летний сэр Мозес, — поднимаясь по великолепной мраморной лестнице». Однако Антонелли на месте не оказалось. Он оставил государственному секретарю свою визитную карточку, а затем оставил вторую в резиденции французского посла, герцога де Грамона, которого хотел поблагодарить за усердные попытки добиться освобождения Эдгардо.

В тот же вечер с последними новостями из гетто к Монтефиоре явился синьор Тальякоццо (который двумя месяцами ранее посещал папу в составе еврейской делегации). В двух синагогах евреи обнаружили спрятавшихся детей-католиков: по-видимому, кто-то оставил их там нарочно — в надежде, что на ночь их запрут и тогда подстрекатели поднимут антиеврейскую истерию. В одной из этих синагог, когда ее уже собирались запирать после вечерней пятничной службы, в углу под скамейкой нашли спящего маленького ребенка — и выставили его за дверь. А через час в гетто явилась толпа женщин и детей с некоторым количеством мужчин и в сопровождении полицейских. Все они отправились к той самой синагоге и стали кричать, что евреи спрятали там христианского ребенка, чтобы принести его в жертву. На следующее утро многие евреи, обычно работавшие за пределами гетто, остались дома, потому что с недавних пор они подвергались в городе словесным оскорблениям со стороны случайных прохожих, а иногда в них даже швыряли камнями.

Наконец, 28 апреля сэр Мозес в сопровождении Одо Рассела попал на встречу с кардиналом Антонелли. А днем раньше, хотя никто в Ватикане еще не знал об этом, австрийские войска вошли в Пьемонт, рассчитывая разгромить пьемонтские войска, пока им на подмогу не прибыли французские союзники. В тот самый день, когда сэр Мозес снова поднимался по 190 ступенькам, чтобы попасть на прием к государственному секретарю, из Флоренции бежал великий герцог Леопольд II: его напугали народные демонстрации, требовавшие присоединения Тосканы к Пьемонтскому королевству, а еще он опасался бунта среди собственных войск. Борьба за объединение Италии, а заодно за ликвидацию многовековой мирской власти пап шла полным ходом.

Монтефиоре объяснил государственному секретарю, зачем приехал в Рим, и выразил разочарование тем, что ему не удается увидеться с папой и изложить ему свою просьбу. Он попросил кардинала передать от него папе прошение, написанное Советом депутатов британских евреев, если ему так и не удастся сделать это лично, и добавил, что пробудет в Риме еще неделю, дожидаясь ответа папы. Антонелли принял пожилого еврея с большой любезностью: энергично пожал ему руку и усадил Монтефиоре рядом с собой на диване. Впрочем, по существу дела он не мог сказать ничего обнадеживающего. После того как ребенка крестили, заявил он сэру Мозесу, «законы церкви запрещают отдавать его родителям». Однако, став взрослым — достигнув 18-летия, Эдгардо будет волен поступить так, как захочет. А пока кардинал обещал, что родители мальчика смогут регулярно навещать его. «Я выразил надежду получить от папы ответ на обращение [Совета депутатов]», — писал Монтефиоре, но государственный секретарь сказал на это только: «Папа не давал ответов на подобные меморандумы из Голландии, Германии и Франции».

Смирившись с неудачей, Монтефиоре вернулся к себе и отправил телеграмму с удручающей новостью в Лондон. Она была адресована Совету депутатов, лорду-мэру, главному раввину, барону Ротшильду и сэру Каллингу Эрдли, главе Протестантского евангелического союза.

Через два дня известия о сражении между австрийскими и пьемонтскими войсками и о бегстве великого герцога из Тосканы достигли Рима, и представители британской общины в Вечном городе, боясь, что вот-вот совсем рядом вспыхнут беспорядки (а может быть, даже явятся вражеские войска), принялись спешно паковать саквояжи. Никто больше не был уверен в том, что французские войска, защищавшие папский режим в Риме, останутся здесь.

Однако Монтефиоре не уехал сразу, а дождался конца недели, все еще цепляясь за надежду получить от папы ответ. Найти спальные места на корабле было нелегко — ведь из города сразу бросилось бежать множество людей. Но, заплатив двойную цену, чета Монтефиоре все-таки раздобыла билеты и 10 мая покинула Рим. Сэр Мозес записал у себя в дневнике: «Эта поездка и миссия во многом были мучительным и печальным испытанием терпения… Но, как видно, такова воля Всевышнего, чтобы свершилось то, что явится разочарованием для наших друзей, etc., и является горем для нас, руководствовавшихся лучшими и мудрейшими намерениями. Благословенно имя Его!»

По пути домой Монтефиоре остановился в Париже, где встретился с министром иностранных дел, чтобы лично поблагодарить его за предпринятые французским послом герцогом де Грамоном попытки освободить юного Мортару. Во всех британских газетах появилась новость о том, что миссия Монтефиоре кончилась неудачей, и в Лондоне стихийно возник особый комитет, собиравшийся направить папе протест от имени британской христианской общины. Две тысячи представителей британской аристократии составили и подписали заявление, в котором действия Ватикана назывались «позорящими христианство» и «противными человеческим инстинктам»[248].

В британской еврейской прессе похвалы сэру Мозесу соседствовали с грубыми словами в адрес католической церкви. Через две недели после отъезда Монтефиоре из Рима лондонское издание Jewish Chronicle [ «Еврейская хроника»] сообщило, что его миссия оказалась успешной хотя бы потому, что продемонстрировала папе, «что еврейский народ больше не намерен кротко сносить глумление над человеческой природой», но, к сожалению, «выродившийся современный Рим, пустив в ход грубую силу, добился временного преимущества. Он отказывается пойти навстречу мольбам возмущенной общины, уступить требованиям оскорбленной религии и растоптанной морали и искупить совершенную жестокость единственным уместным и приемлемым образом — вернуть ограбленным родителям похищенного сына»[249].