Ратибор. Прах и пепел - Александр Фомичев

вынужденную остановку с пользой, то есть попросту сиганув в ближайшие кустики по большой потребности людской. — Емелька, ты закончил матушку-природу удобрять? Прекрасно! Тащи тогда своё тряпьё сюда, хорошему человеку надобно переодеться… Да не жмотись, конопатик надутый, не жмотись! У тебя же только носовых платков сундука на два припасено в куле походном! Шаровары неси в первую очередь, рубаху да плащ запасной!

— Здравия, Володий! Вот так встреча! В Змейград, что ль, катишь? — Ратибор помог встать юному лавочнику, оказавшемуся не кем иным, как сыном убитого в Мирграде купца Демидия. Довольно бесцеремонно усадив пострадавшего на край телеги, дюжий ратник бегло его осмотрел и, не найдя никаких серьёзных ранений, уверенно схватился большим и указательным пальцами за переломленный шнобель, осторожно нащупывая выпирающий хрящик.

— Ну да, планировал… Ой! Ай-яй!.. — вскричал от приступа острой боли Володий, когда Ратибор резко дёрнул пальцами влево, вправляя нужную косточку на место. — Предупреждай хоть!.. — за коротким, но бурным потоком крови, хлынувшим из ноздрей, следом невзначай и слёзы брызнули из глаз уже натерпевшегося за вечер незадачливого горемыки.

— Кто ж о таком предупреждает, — снисходительно фыркнул могучий исполин. — В этом вся соль: отвлечь и вправить!

— Держите… — рядом наконец обозначился Емельян, нехотя протягивая Володию свои нарядные, как обычно, разноцветные рубаху и штаны. Плащ не понадобился: сильный ливень так же внезапно прекратился, как и начался. — Ратиборушка, хоть представь мне своего беспутного знакомца…

— Это Володий, сын Демидия…

— Хм! Того самого, которого э-э-э… это?.. — Емельян сконфуженно осёкся, словив на себе гневливый взор рыжебородого витязя.

— Да, того самого, — Ратибор обернулся к молодому барышнику. — А ента Емеля, племяш двоюродный Святослава. Прошу любить и жаловать… Пройдоха тот ещё!

— Рад знакомству с родственником самого государя, — криво улыбнулся уголками разбитых губ Володий. — Благодарю за одёжку, но мне не треба: есть у меня в телеге своя в загашнике… — кое-как стянув с себя порванные, мокрые и грязные рубашонку с портками, невезучий страдалец с отвращением выкинул их на обочину, принявшись переодеваться в извлечённые из недр повозки чистые одеяния.

— Кто там у тебя загорает в канаве? — Ратибор сочувственно кивнул на распростёртое в кювете бездвижное тело. — Напарник твой?

— Ну да… — тоскливо протянул Володий, спешно натягивая шаровары. — Возничего взял себе в дорогу… Старый друг отца. Зоркомиром звали… Не хотел ещё ехать без сопровождения, да я уболтал, бестолочь! Мне теперь кумекается, он просто меня одного побоялся отпускать… Я это только сейчас понял. Корить себя буду всю жизнь оставшуюся, что не послушал старика!.. Они его, ента, первым с облучка вышибли, а следом и меня… Садюжники какие-то попались! Нет чтоб заколоть быстро, так принялись же изгаляться!.. А потом просто утопили в канаве, как котёнка несмышлёного… Ещё и ржали при этом, твари!.. Зря ты последнего отпустил! — юный торговец зло сплюнул кровью. — Надо было его на ближайшем суку вздёрнуть!..

— Раз надо, значит, вздёрнем! Чуйка у меня, пересечёмся ещё… — мрачно проворчал Ратибор, после чего нетерпеливо кинул взгляд на княжьего племяша, с довольным видом поспешно убравшего свои цветистые тряпки назад, в походный мешок, как будто боялся, что купец сейчас передумает и возжелает-таки облачиться в его пёстрое шмотьё.

— Емеля, пошурши у лиходеев по сусекам! Монеты да цацки мертвецам уже ни к чему, зато нам в пути сгодятся! Оружие тоже забери, не пропадать же добру! Найдём уж, на что махнуть аль где продать! Ну и лошадок ихних прихватим, не бросать же скотинку на дороге! Сбагрим на ближайшем хуторе. А то Свят наскупердяйничал в этот раз, насыпал лишь серебра в дорогу, и оно стремительно заканчивается… Чай, не лето уж, на полянках ночевать не с руки в такое ненастье, а постоялые дворы три шкуры с путников дерут! Посему будем крутиться как можем… Накрайняк отщипнём из кисета с золотишком, который Турузу в дар передать надобно… Это уж коли совсем нужда прижмёт! Я привык гудеть на широкую ногу, если что, а не вести перекличку каждому медяку! Эх, не рассчитал чего-то князь, то ль запамятовал, что промозглая осень давно уж гуляет по Руси… А может, и просто пожадничал, хотя у самого после этого злосчастного набега на караван закрома от золота ломятся! Вот ведь крохобор, молотом Сварога ему, да по нежным булкам! Правду говорят: чем барин богаче становится, тем прижимистее… Терпеть не могу состоятельных скряг, да чтоб они не к месту гадили себе в исподники каждый раз, когда алчность снедает их жалкие, пропащие душонки…

— Ратиборушка, мне что, по-твоему, больше делать нечего, кроме как обирать покойников?.. — Емельян, уже запрыгнувший в седло своего пони, недовольно скривился. — Они ж грязные как свиньи! Я сам сейчас весь извазюкаюсь…

— Не зли меня, плюгавец белобрысый, я дважды повторять не люблю, ты ведь в…

— В курсе я, в курсе!.. — Емельян по новой, с крайней неохотой, неуклюже сполз с крупа лошади, досадливо при этом гундося: — Дожили, уже у мертвяков за пазухой шуровать заставляет!.. Сейчас, небось, ещё и закапывать велит! Хорошо, что у нас нет с собой лопаты…

— А потом, Емельяшка, в землицу зарыть бы их надобно…

— С «радостью» бы ента сотворил, шатунчик рыжегривый, да слава Перуну, мотыги аль граблей в моём куле походном не имеется!

— У меня есть в телеге… — вклинился в разговор Володий к вящему неудовольствию Емельяна, возмущённо на это засопевшего. — Моего возничего бы ещё похоронить надобно…

— Да чтоб тебе, купчишка, невзначай по языку серпом нерасторопная жинка саданула! Сам вот этих верзил вместе с батькиным приятелем и прикапывай тогда! А то мало того что спасли евойную жадную задницу, поскупившуюся нанять хотя бы пару рях охраны, так ещё и прибрать треба самим опосля! Хочется уже в кабак завалиться, где тепло, уютно и жаркое на вертеле крутится, а не вот ента вот всё: холод, дождь, слякоть, мертвецы, грязюка да лопаты… — протянул тоскливо Емельян, брезгливо склоняясь над первым трупом. — О боги, и почему именно меня угораздило вляпаться в этот поход, а⁈ — тем временем деньги, украшения, ножи да топоры довольно шустро и ловко принялись перекочёвывать в загребущие руки явно пребывавшего не в настроении светловолосого писаря.

— Ты что, можешь приказывать племяннику самого князя? — прошептал между тем удивлённый Володий, озадаченно покосившись на Ратибора. — Тому самому, новому главе