Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова

– Проходите, – предложил из темноты тусклый голос. – Толькоботинки снимите.

Он сбросил ботинки.

– Куда проходить? – Архипов почти ничего не видел.

– За мной.

Ее он тоже почти не видел – так, копошилось что-то вполумраке, с виду похожее на человеческое существо.

Следом за этим существом он прошел длинным коридором,повернул и чуть не налетел на него, когда оно остановилось у двери в комнату.Дверь распахнулась. Солнечный свет ударил в глаза, и Архипов зажмурился.

– Что вам нужно?

Он разлепил веки и никого не увидел – только громаднуюквадратную комнату, залитую солнцем. Солнце вваливалось в широкие чистые окна,каталось на полированном паркете, путалось в хрустальных вазах и вазочках,струйками стекало с громадной люстры – его капли попадали Архипову в глаза,мешали видеть.

– Что вам от меня нужно?

Он повернулся спиной к солнцу и оказался нос к носу с ней.Она стояла у высоких дверей, прижавшись к ним спиною, как в кино.

– Мне нужно с вами поговорить, – пробормотал Архипов. – Менязовут Владимир Петрович. А вас?

– Мария Викторовна. О чем вы хотите со мной говорить?

– О жизни и смерти вашей тетушки, – пробормотал Архипов,рассматривая ее, – или бабушки. Она вам тетушка или бабушка?

– Ее жизнь и смерть вас не касаются. Простите.

– Да ничего, – неторопливо сказал Архипов. – Вы правы. Некасаются.

После этого Мария Викторовна Тюрина как будто расслабилась иотлепила спину от двустворчатой двери.

– Можно я сяду? – попросил Архипов.

– Садитесь, – разрешила она равнодушно. Прошла мимо него иприсела на краешек дивана. Руки стиснуты, плечи судорожно сведены.

Неизвестно, кого он ожидал увидеть.

Пожилую девушку в платке и черной юбке? Мышку-норушку вбалахоне и тапках? Бледную поганку с псориазной кожицей, кладущую передбожницей земные поклоны?

На вид Марии Викторовне было лет двадцать. Впрочем, Архиповникогда не мог правильно определить на глаз женский возраст, непременноошибался. На ней были джинсики, голубенькие и довольно потрепанные, затобезупречно чистые, и темная штуковина без рукавов, но с высоким горлом. Рукидлинные и худые, совсем девчачьи, щеки розовые, волосы короткие и темные,собранные в невразумительный хвостик. Она оказалась очень высокой, почти сАрхипова, и примерно раза в два уже. Что это Гаврила Петрович Державный так егодезинформировал?..

– Сколько вам лет? – мрачно спросил Архипов. МарияВикторовна взглянула на него и некоторое время помолчала.

– Двадцать четыре.

– Понятно.

Что нужно делать дальше, Архипов не знал. То есть когда шел,он знал, а сейчас позабыл.

– Мне скоро на работу, – тускло сказала Мария Викторовна, –через полчаса.

– А кем вы работаете? Опять некоторая пауза.

– Медсестрой в пятнадцатой больнице.

Архипов рассматривал ее, а она – свои сложенные на коленяхруки.

Раньше он точно никогда ее не видел. Странное дело – каждыйдень он приезжал домой и уезжал на работу, а по выходным чаще всего бывал домаи знал всех соседей, которых было не слишком много в старом малоквартирномдоме, но ее не видел ни разу.

Однажды Лизавета заманила его на “чай из трав”. Он помнил,что этот чай им подавали, а кто подавал – нет, не помнил.

Она молчала, и Архипов выудил из недр мозга народнуюмудрость номер три – про то, как надо держать паузу.

– Я хотел с вами поговорить, – вопреки мудрости начал онбыстро, – и поэтому позвонил. Ваша тетушка просила меня… Вы знаете, что онабыла у меня за день до своей… кончины?

Мария Викторовна перевела взгляд со своих рук в центр ковраи ничего не ответила.

– Она просила меня вам помочь, если потребуется помощь.

– Мне ничего не нужно.

– Конечно, – согласился Архипов. Он бы очень удивился, еслибы она продиктовала ему список “добрых дел”, которые он должен для нее сделать.

Если бы она не оказалась такой хорошенькой, молоденькой инесчастной, Архипов с чистой совестью наплевал бы на все свои обещания. Емубыло неловко от того, что это именно так, а врать самому себе он не умел.

– Так кем вам приходилась Лизавета Григорьевна? Тетушкой?Или все-таки бабушкой?

– Она никем мне не приходилась. – И опять молчание.

– Послушайте, Маша, – произнес Архипов как можнозначительнее, – мне нужно с вами поговорить, а вы почему-то упираетесь. У васесть полчаса. Пойдемте ко мне, я сварю кофе, и мы поговорим. Пойдемте, этонедалеко.

– Я не хочу кофе.

– Тогда чай.

– Чаю я тоже не хочу.

– Квасу? Спирту? Соленых огурцов?

Тут она улыбнулась – наконец-то.

– Огурцы тоже есть?

– Сколько угодно.

Улыбка пропала, как будто ее и не было. Снова заснеженнаяравнина, унылая и однообразная до крайности. Архипов начал раздражаться –какого черта он уж так-то старается?! Ну, не хочет она с ним разговаривать,пусть не разговаривает, ему-то что?! Он сделал попытку – попытка провалилась, ихватит сидеть, изображать дружеское участие и сочувствие!

Всему его участию вместе с сочувствием цена – грош, потомучто он предлагал их исключительно из-за того, что у нее оказались длинные ногии крепкая грудь.

– Ну что? Не станем кофе пить и есть огурцы?

– Нет.

– Отлично.

Архипов поднялся, чувствуя себя идиотом. Все из-за Лизаветы,поставившей его в такое дурацкое положение!

– Что за люди приходят к вам в квартиру? Заснеженная равнинавдруг ожила, как будто от первого дыхания надвигающегося урагана.

– Какие люди?

– Не знаю, – сказал Архипов резко, – я у вас хочу спросить.На площадке толчется народ, который валит в вашу квартиру. Соседи слышаликакие-то песнопения, хотели милицию вызывать. Что это за народ?

Ураган улегся так же внезапно, как и поднялся.

– Это… мои друзья.

– Сколько их?

– Что?

Архипов вздохнул:

– Я спрашиваю, сколько их. В штуках. Сколько?

Мария Викторовна Тюрина уставилась ему в лицо.