Петр Столыпин. Последний русский дворянин - Сергей Валерьевич Кисин

отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых не мыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью».

Дабы не быть голословным, губернатор на заседании гродненского комитета Особого совещания в качестве председателя изложил собственный взгляд на положение крестьянства, впервые озвученный на широкой публике и ставший основой будущей «столыпинской реформы»: «Главнейшими факторами улучшения экономических условий губернии вообще и сельскохозяйственной промышленности в частности следует считать расселение крестьян на хутора, переход их от так называемого пользования надельными землями к хуторному хозяйству, устранение чересполостности земель, разверстание сервитутов…»

Как удачливый помещик, он предложил внедрить на Гродненщине искусственные удобрения, современные сельскохозяйственные орудия, ввести многопольные севообороты, мелиорацию в краю сплошных болот. Старые способы землеустройства и земледелия, считал он, могут кончиться «экономическим крахом и полным разорением страны».

В Гродненской губернии собрали урожай и наметили планы на год будущий. Обозначили приоритеты и перспективы. Общественность поверила в «новую метлу», «гоноровое паньство» присмирело. Прегордый князь Чарторыйский посчитал за честь лично наносить визиты безродному дворянину, еврейская община челом била благодетелю (в губернии, в отличие от остальных регионов, слыхом не слыхивали о погромах), белорусские крестьяне нарадоваться не могли появлению среди болот новых механических машин.

Однако Плеве уже в начале 1903 года вновь вызвал Столыпина к себе. Демонический глава МВД совершенно осатанел от состояния умов в дрейфующей к первой революции России, подозревая собственную тень. Известный случай, когда он, будучи членом старейшей монархической организации «Русское собрание», откуда вышли все черносотенские «союзы», чуть было не закрыл ее по доносу собственных провокаторов. Говорили, что идеалом Плеве была вечная мерзлота политического грунта. Его предупреждали, что со дня на день возможна студенческая демонстрация, он отвечал: «Высеку». Ему говорили, что в демонстрации примут участие курсистки, он отвечал: «С них и начну».

Плеве полагал, что не дискредитировавшие себя зубатовские «рабочие союзы» и не крестные ходы неплохо финансируемого синклита, а только крепкая рука (еще лучше кулак) губернаторов сможет переломить ситуацию в стране и унять брожение. Странный вывод для придирчивого читателя «Истории одного города». И тем не менее в наиболее неспокойных губерниях Плеве предпочитал производить частую ротацию, направляя туда наиболее зарекомендовавших себя на местах людей, способных вовремя сменить пряник на кнут.

В декабре 1902 года он беседовал с приехавшим на совещание в МВД Столыпиным и пришел к выводу, что того пора уже выдергивать из полесских болот и определять в более хлопотное место. Созрел. Да и место несколько тревожило министра – Саратовская губерния была густо населена (150 одних фабрик и заводов) и традиционно радикально настроена – еще со времен Стеньки Разина. Сложный этнический бульон, в котором варились значительный массив германских колонистов, в северных уездах – мордва и татары. В приволжских Вольском и Хвалынском уездах было сильно старообрядчество, особенно беспоповщинские толки, в удалении от Волги сильные позиции имело сектантство.

К тому же дед по материнской линии главы правительства Сергея Юльевича Витте тайный советник Андрей Фадеев в 1841–1846 годах был именно саратовским губернатором, где оставил по себе добрую память (к примеру, трансформацией раскольничьих монастырей на Иргизе в единоверческие и приобщением упирающихся местных крестьян к возделыванию картофеля). Само собой, Витте пристально следил за ситуацией и был недоволен вялой политикой нынешнего губернского властелина Александра Энгельгардта.

Понятное дело, что самому гродненскому главе уже не улыбалось вторично сниматься с тихого места и ехать «в Саратов, к тетке, в глушь». Из Гродно, где, во-первых, его все любили и у него многое только начало получаться, во-вторых, оно было под боком от милого сердцу Колноберже, в-третьих, Гродно было близко от Германии, где лечилась дочь и он сам (сердце пошаливало), да и всегда можно было подсмотреть чего нового в достижении местных земледельцев-юнкеров. Да и супруга в очередной раз была беременна – долгожданным сыном Аркадием. Ей столь дальний переезд был совсем некстати.

Плеве же подобные доводы что об стену горох: «Меня ваши личные и семейные обстоятельства не интересуют, и они не могут быть приняты во внимание. Я считаю вас подходящим для такой трудной губернии и ожидаю от вас каких-либо деловых соображений, но не взвешивания семейных интересов».

С такой капральской логикой не поспоришь. Ну, да делать нечего: «Бог надежда наша». Как же не вовремя продали имение в родовом селе Столыпино (Вольский уезд Саратовской губернии) семерым местным крестьянам за 112,5 тысячи рублей, где как раз находился опытный хутор двоюродного деда Афанасия Столыпина с развитым культурным хозяйством европейского образца! Здесь же жила и его тетка Мария Афанасьевна, будучи замужем тоже за саратовским губернатором князем Владимиром Щербатовым.

Кстати, гримаса истории – почти полвека спустя, в 1950 году, именно в Столыпино (теперь уже Калинино) родился еще один саратовский губернатор – Дмитрий Аяцков. Апологет Петра Аркадьевича, установивший ему в городе памятник к 170-летию со дня рождения.

И по Волге, и по матушке

В Саратове несколько последних губернаторов были либо неженатыми, либо вдовцами. Соответственно губернаторский дом был более похож на гвардейский бивуак, не чета дворцу короля Станислава. Собственно, и сам Столыпин почти полгода здесь холостяковал, пока семья оставалась в Колноберже в связи с беременностью и родами Ольги Борисовны. За это время глава семейства быстро построил новый дом в Саратове – один из первых в городе, где было проведено электричество.

Собственно, забот у него и без того хватало. За короткое время состоялась торжественная закладка Мариинской женской гимназии, ночлежного дома, строились новые учебные заведения, больницы, началось асфальтирование саратовских улиц, строительство водопровода, устройство газового освещения, модернизация телефонной сети. Губернатор начал объезд своей территории, чего не делалось здесь последние 25 лет, решал все вопросы на местах. Приехав в Царицынский уезд, он услышал горькие признания от местных жителей: «Совесть пропита, правда запродана, ждали тебя как царя». Выслушав челобитчиков, Столыпин среагировал моментально – тут же уволил волостного писаря и земскому начальнику до нового года приказал подать в отставку.

Однако, несмотря на это, в губернии наблюдалось революционное брожение и глухое недовольство. Особенно это хорошо было видно в Балашовском уезде. Да и сам Саратов считался одним из центров революционного подполья России. Концентрация рабочих в городах, кипучая деятельность эсеров в деревне. Волжская вольница издавна давала о себе знать. Земства были наводнены либералами, которые открыто демонстрировали свое фрондерство.

Периодически общественную жизнь сотрясали новости про очередное политическое убийство в империи. «Демон террора» Григорий Гершуни планировал убийства оберпрокурора Синода Константина Победоносцева (воспитателя царя) и петербургского генерал-губернатора Николая Клейгельса. Рабочий Фома Качура стрелял в харьковском парке