Сахарная кукла - Соро Кет

– Кто это приехал? – хриплым голосом спросил он.

– Наследная принцесса, – презрительно скривился Филипп, не сводя глаз с машины.

Судя по кругам под глазами, нервным рваным движениям и характерному шмыганью носом, принцесса сидела на кокаине. Ральф ожидал, что Тощий припадет на колено, но тот лишь равнодушно кивнул.

– Пьи-и-ивет! – засюсюкал он, склоняясь к кабине.

– Уди! – раздалось в ответ. – Я хосю Фиипа!

Публика ехидно кусала губы. Филипп беззвучно смеялся, время от времени толкая Ральфа локтем, чтобы убедиться, что и тот смотрит. И тот смотрел, хотя в груди все оборвалось. Не будь тут Филиппа, он уже рвал бы когти, спеша домой. Но Филипп все еще стоял рядом, и Ральф просто не посмел.

– А тут никто не хочет поздороваться с Ренни? – продолжал Тощий. – Только с Филиппом?

– Никто не хочет, – передразнил удачливый кандидат и ткнул Ральфа локтем в бок. – Вот, ты свидетель, что мы никого не топим в сортирах.

– Что?.. Я не понял.

– Это бледная немощь – наш будущий граф! – объяснил Филипп; потом сложил ладони рупором и крикнул. – Верена! Изменишь мне с братом, можешь забыть про бриллианты, когда состаришься!

У Ральфа челюсть отвисла. С братом? У Штрассенбергов был лишь один граф. Так Филипп – сын графа?!

Тетя его убьет!

– Филипп! – строго оборвала беременная женщина и, словно извиняясь, встретилась взглядами с «Мишель Пфайфер». – Немедленно извинись!

– Оставь, – сказала красавица. – Не стоит ругать его за желание дарить бриллианты.

Все рассмеялись, в том числе, Ральф, хотя и не понял, над чем смеются.

Он все еще улыбался, когда блондин, стоявший между «Мишель» и Кокаиновой Музой, вдруг развернулся к ним.

Черт! Черт! Черт!

Ральф задохнулся от неожиданности.

Перед глазами сверкнуло и потемнело. Он замер, молясь, чтоб Папоська не узнал его. И бог внезапно откликнулся. Мужчина скользнул по нему равнодушным взглядом и отвернулся к машине.

– Ви! – велел он. – А ну-ка прекрати вредничать!

– Не пекащу!

– Верена!..

– Да все нормально, – заверил сын графа. – Я ее возьму.

Он в самом деле нырнул в кабину и вытащил уже знакомую Ральфу девочку. Та яростно брыкала воздух маленькими ножками:

– Пуси меня! Отпуси! Я не юбью тебя, я юбью Фиипа!

Ральф резко отвернулся.

Ну, почему он не слушал тетю? Почему не держался подальше от графской семьи?!

Что, если девочка сейчас узнает его? Что, если ее родственники, начиная с Филиппа, конечно же, захотят спросить: а где они познакомились? А как они познакомились? А что он делал ночью в лесу?

И что он скажет?

Что собирал грибы?

– Что с тобой? Знаешь Ви? – игриво подмигнул Филипп.

Ральф молчал. Сердце билось, как сумасшедшее. В лесу Верена рассказала ему о своих родных. И описала их, как могла. И папочку, и мать свою, Грету. Что если Фил был его заказчиком?.. Что если Фил искал его всю неделю? Что если девочка запомнила и его?..

Рука скользнула по остаткам волос.

Внешность у Ральфа и без кудрей была яркая. Волосы, как смола и светлые глаза; как лед, голубые. Как Принц в Русалочке, – постановила Цукерпу. И Ральф загуглил дома. Те же цвета! Если она рассказала о нем домашним, те без труда могли сложить два и два. Безвестный юноша темной ночью в лесу и… тот же юноша, опознанный днем, у церкви!..

Ральф против воли, искоса, вновь посмотрел на малышку. Верена. Вот значит, как ее на самом деле зовут. Не Вивиан, а Верена.

Сегодня ее одели, как дебютантку в фильмах пятидесятых. В нежно-розовое платье с гладким лифом и целой кучей полупрозрачных юбок. Густые белые волосы были гладко зачесаны и уложены на макушке тугим узлом. Девчушку, вроде, даже, подкрасили. По крайней мере, щеки и губы.

– Мы думаем, ее притащили эльфы, – сказал Филипп. – По виду Маркуса не скажешь, что он способен что-то там породить.

Девочка развернулась и Ральфу пришлось развернуться одновременно с ней. Так чтобы она его лица не увидела. Но Фил, похоже, не обратил на это внимания.

– У ее бабки с матерью денег – вагоны, – продолжал он словоохотливо, – Ви стоит, как бриллиант «Надежда». Вот брат и прыгает, словно стрекозунчик, а я его довожу…

– Зачем ты рассказываешь мне это?

– А почему нет? Ты детей не любишь? И зря: наша Ви – прелесть!

– …пуси меня тупая койова! – шипела девочка.

– Что я тебе говорил? – Филипп гордился, словно папаша.

– Да, уж, – Ральф выжал улыбку. – Просто сахарная… прелесть.

– Ви! Ви! – вмешалась мать. – Что за сленг у церкви?!

Девочка доверчиво уставилась на нее. Точь-в-точь белый медвежонок.

– Как надо говорить в обществе? – спросила женщина низким, продирающим до костей, мелодичным голосом.

– Купный огатый скот с заделсками интеекта, – без запинки прошепелявила девочка.

Филипп заржал, и Ральф тоже прыснул, зажав рукой рот. Девушка, которая пыталась ухватить ее за руку, яростно обернулась к ним. Ее взгляд был подобен молоту Тора.

– Что-то смешное?!

– Да! – сказал Филипп. – Есть две минуты?..

– Урод! – она отвернулась вновь и крепче ухватила малышку за руку. – Идем! С тобой хотят поздороваться тетя Лана и ее муж.

– Бывшая? – спросил Ральф, заметив, что обе устремились в другую сторону.

Филипп рассмеялся.

– Не-е-ет! Меня ждет вот это, – он кивнул в сторону церкви. – Она…

– Ты? – ужаснулся Ральф. – Священником?

Он сам пару раз подумывал. Однажды, даже всерьез… Уж очень хотелось пять тысяч в месяц. Но когда речь зашла о Филиппе, Ральф не поверил своим ушам. Казалось немыслимым, что такой богатый, красивый, полный жизненных сил чувак, вдруг станет священником… Если бы Филипп сказал, что его собрались кастрировать, чтобы принести в жертву, Ральф поразился бы меньше.

– Но ты же сын графа!.. – возразил он.

Филипп улыбнулся вновь, но не очень весело.

– Если сам граф перестанет вдруг соблюдать традиции, кто станет их соблюдать?

Под этим углом Ральф никогда еще не смотрел. Но тем не менее, ляпнул:

– Да все равно! Отправить тебя в священники – преступление против всех законов природы! Будь я твоим отцом, подделал бы свидетельство о рождении и послал вот его! – он подбородком указал на Рене, который стоял, покорно свесив длинные руки, пока его мать оттирала платочком пятно на галстуке.