Подвиги самураев. Истории о легендарных японских воинах - Асатаро Миямори

– Да! Не кипятитесь! Нет дров?

– Ха, ха! – произнесла О-Тора с противной ухмылкой. – Я припасла кое-что, способное распалить ваши эмоции.

– Не надо испытывать мое терпение, – произнес он с досадой. – Излагайте быстрее все, что знаете!

– Мне стала известна самая большая тайна. Я готова… ну-у-у-у… продать ее. – Она говорила медленно, с упором на слово продать.

– Какая вы понятливая! Ну, раз так, я куплю вашу тайну вот за это. – Произнося такие слова, Ситироемон вынул из-за пазухи пакет с деньгами и швырнул его на циновку.

Старая ведьма молча его подобрала с хитрой ухмылкой на губах.

– Сакума-сан, ни в коем случае не теряйте бдительности.

– Что вы имеете в виду?

– Ну… вам следует ее уступить.

– Что! Уступить кому-то Кацуно? – воскликнул он, пораженный такой новостью. – Чего ради? Отвечайте немедленно!

– Не удивляйтесь, сударь. Нашему господину понравится, если он выдаст ее замуж за Хатия.

Кацуно была фрейлиной супруги Ода Нобуюки и пользовалась у нее большой симпатией. Эта девица, встретившая уже девятнадцать весен, служила воплощением женской красоты, изящества и свежести, соединенного в ней с исключительной тонкостью и достоинством. Несмотря на свои преклонные годы, Ситироемон влюбился без ума в эту неземную девушку; и при всех его попытках ухаживания за нею с помощью О-Тора она на его проявления страсти не реагировала никак.

– Хатия смог наладить какую-нибудь связь с Кацуно? – с тревогой в голосе спросил Ситироемон.

– Да куда там! Вы знаете, что они, благородные тупицы, слишком глупы для этого. Даже при наличии такого намерения у них не получилось бы пройти мимо моего бдительного глаза. Мимо меня сам черт не проскочит незамеченным!

– Тогда все дело в распоряжении нашего господина?

– Именно так. Сегодня наша госпожа сказала мне: «Хатия больше неприлично оставаться холостяком; Кацуно у нас красивая и исключительно благонравная девица, в награду за верное служение я в скором времени собираюсь выдать ее замуж за Хатия!» Да, именно так наша госпожа мне и сказала.

– А вы, случайно, не лукавите? – засомневался Ситироемон, насупив брови и засверкав глазами, отражавшими клокочущую в глубине его души ревность. – Вы говорите о выборе в пользу этого желторотого сына хлебороба Хатия! Покажется большим скандалом назначить его начальником над человеком моих способностей и боевого опыта, и того скандальнее выглядит его женитьба на Кацуно. Какое посмешище они нам устраивают! Какое падение нравов моей эпохи! Смотреть противно! Не будет мне покоя, пока что-нибудь не предприму против моего заклятого врага Хатия! Я буду мстить со всей своей страстью! И пусть он не ждет от меня пощады!

Самурай произносил свою речь с настолько неистовым напором, а лицо его светилось таким дьявольским настроем, что старуха просто перепугалась.

– Причину вашего гнева я вполне понимаю, сударь; но вы ведь знаете, что гнев несет потери. Вам следует спокойнее обдумать все дело.

– Вы что-то можете предложить от себя?

– Ну… конечно же прежде всего к Хатия нужно подослать наемного убийцу, и потом под благовидным предлогом вырвать Кацуно из рук нашего господина; как раз этим я займусь сама.

– Я же займусь улаживанием еще одного дела! Но проявите должную осторожность, сударыня Тора!

В этот момент в комнату ворвался порыв прохладного ветра и погасил пламя в лампе, на том их совещание и закончилось.

Стоял прекрасный осенний день; в садах замка Ивакура в полной мере можно было полюбоваться красотой пылающих крон кленов и разноцветными хризантемами.

Наступила годовщина кончины отца Нобуюки, поэтому все обитатели замка с самого утра занимались отправлением религиозных обрядов и посещением склепа покойного; вечером для всех самураев устраивали поминальную трапезу.

Время близилось к четырем часам после полудня, и несколько фрейлин, удалившихся в личные покои, чтобы передохнуть между запланированными мероприятиями, увлеченно болтали о всяких пустяках.

– Ну что вы за трещотки, сударыни! Чирикаете как воробьи, – донесся голос О-Торы, как раз вошедшей в покои и не удержавшейся от сварливого замечания, после которого веселый девичий щебет, естественно, прекратился. Когда она уселась, одна из девушек, особа весьма дерзкая при всей своей молодости, рискнула с самой невинной улыбкой произнести:

– Но, сударыня, женщины трещотки по своей натуре, разве не так? «Соловьи залетают в кроны цветущих слив», а «воробьи и тигры посещают ложбины, заросшие бамбуком»; вот мы и чирикали как воробышки в надежде на то, что госпожа Тора (то есть тигр) соизволит к нам заглянуть.

После такого дерзкого выступления остальные фрейлины залились смехом, и даже ворчливая дуэнья не смогла удержать кислой ухмылки.

– Твои слова о воробьях напомнили мне о Таканэ (японская белоглазка), – сказала она. – Мне кажется, что эта птица за весь день не издала ни звука. Ее кормили?

Девушки принялись оправдываться: мол, весь день были настолько заняты, что совсем позабыли уделить внимание упомянутой птице, числившейся драгоценным питомцем их господина, который получил ее вместе с другими подарками от сёгуна в знак признания его ратных заслуг. Нобуюки нежно любил свою птицу, за ее чудесное пение, тем более что дорожил ею как подарком своего господина.

Не на шутку перепугав своих подопечных, О-Тора отплатила им за свой позор такими вот ехидными словами:

– Вы бы, никчемные девчонки, занимались пустопорожней болтовней только после того, как исполните все свои обязанности.

– Стыдно должно быть вам за то, что позабыли вы о несчастной птичке! – высказала свой упрек Кацуно, прибывшая в сопровождении своей свиты. – Бедняжка, как же она должна была проголодаться! Пойду-ка я сейчас к ней и задам немного корма.

Спустившись в сад, она проследовала к старой сливе. Там протянула руки, взяла искусно оформленную птичью клетку и сняла ее с ветки, на которой та висела. В этот момент крюк, на котором висела клетка, соскочил, все сооружение полетело на землю, дверца распахнулась, а маленький затворник с радостным щебетанием полетел прочь. Тревожно зовя на помощь, девушка бросилась вдогонку, но куда там! Освободившаяся от неволи птица уже проскользнула сквозь кроны деревьев и теперь парила в синем небе, оглашая все вокруг восторженной песней свободы.

– Что же ты натворила, Кацуно?! – кричала с веранды О-Тора. В глубине души ликующая выпавшему ей такому прекрасному случаю для выполнения своего коварного замысла, заключавшегося в лишении Кацуно милости ее господина, она все-таки ловко скрывала свою радость под личиной якобы посетившего ее страха и ужаса. – Увы! Ты выпустила Таканэ на волю. Боже милостивый, какая же ты оказалась небрежная, девчонка! Как же у тебя все это получилось?!