Прожорливое время - Эндрю Джеймс Хартли

Найт взглянул на часы и предположил:

— Об этом, конечно же, должны знать у вас в агентстве, так?

— Нет. Сотрудники ЛАВФ имеют полную свободу. Никто не стоит за плечом, потому что мы хорошо знаем свое дело. — Он хищно усмехнулся, но его глаза оставались пустыми. — Я ни перед кем не отчитываюсь.

— Извините, Дэвид, — сказал Томас. — Не думаю, что смогу вам помочь. Я не понимаю, почему вы обратились ко мне.

Чтобы чем-то занять себя, он подобрал с пола бутылку шампанского и поставил ее на ночной столик. Она была полная, фольга плотно обматывала пробку, закрепленную проволокой. Спасаясь от пристального взгляда Эсколма, Томас изучил этикетку. Шампанское было французским и называлось «Сент-Эвремон реймсское». Томас о таком никогда не слышал. Он рискнул посмотреть на Дэвида.

Вызывающий гнев литературного агента рассыпался, и, словно картинка на неисправном телевизоре, появился образ дрожащего школьника. Эсколм казался растерянным, раненым и одиноким.

— Совсем как рассказ про Шерлока Холмса, правда? — тихо произнес он. — Запертые комнаты и пропавшие документы. «Морской договор». Помните?

— Смутно, — признался Томас.

Эта ссылка его чем-то встревожила, что проявилось у него на лице.

— Вы должны мне помочь, — вдруг сказал Эсколм с мольбой в голосе.

— Я не знаю, как это сделать.

Это была правда, хотя на самом деле главным оказалось то, что он сам не мог сказать точно, хочет ли помогать. Такая вот ситуация ему не нравилась, и он с облегчением ухватился за возможность выпутаться из нее совершенно честно, на основании своего бесспорного неведения.

— Ей-богу не знаю, что надо делать, — продолжал Томас. — Я сообщил бы о случившемся вашему клиенту или в полицию, но понимаю, почему вы этого не хотите.

— Точно.

— Сожалею, но мне пора идти. Если я еще чем-нибудь смогу вам помочь, звоните.

Эсколм словно оцепенел. Его глаза остекленели, он кивнул, но ничего не сказал.

— Вам плохо? — встревожился Томас. — Я хочу сказать, если нужно, чтобы я остался…

— Даниэлла Блэкстоун, — произнес Дэвид.

Найт задумался. Это имя что-то затронуло в его памяти, но очень смутно.

— Она ваша клиентка?

— Да, из пары Блэкстоун и Черч.

Не удержавшись, Томас присвистнул.

— Вы напрасно восхищаетесь, — заметил Эсколм. — Я не смог опубликовать ничего из того, что написала эта женщина. Она не настолько хороший автор.

— Значит, ей невероятно везет. — Найт усмехнулся. — Не проходит недели, чтобы Блэкстоун и Черч не числились в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс».

Эта пара писала детективные романы, действие которых происходило в Англии. Главным героем был полицейский следователь, попутно член палаты лордов, распутывающий дела со сверхъестественным душком. Томас прочитал пару книжек и нашел их неправдоподобными, но невероятно увлекательными.

— Но ведь это Блэкстоун и Черч, так? — парировал Эсколм. — Не только Блэкстоун. Эта женщина не смогла бы написать приличную книгу, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Больше десяти лет она камнем висела на шее у Эльсбет Черч. Последнюю вещь в так называемом соавторстве они написали два года назад, а потом объявили, что в обозримом будущем каждая будет работать отдельно. С тех самых пор Блэкстоун не удалось опубликовать ни строчки. Если учесть, какой бред сейчас издается, это должно о чем-то говорить.

— Так почему же вы взялись ее представлять? — спросил Томас.

— Вы хотите сказать, что все остальные мои авторы ждут, когда им назвонят из комитета по Нобелевским премиям? — спросил агент, снова становясь язвительным. — Потому что, разойдясь с Черч, Даниэлла рассталась и со своим литературным агентом, а издатель великолепно скрывал, как мало в этом содружестве представляет собой собственно Блэкстоун. Вот мы за нее и ухватились. Разумеется, потребовалось всего десять минут, точнее, страниц, чтобы понять, что она мертвый балласт, и еще примерно столько же времени, чтобы ее бывший издатель предал это широкой огласке, продвигая будущие сольные работы Эльсбет Черч. Так что целых восемь месяцев я безуспешно продвигал бред, написанный Блэкстоун, стараясь найти какого-нибудь «негра», который согласился бы писать за нее, но все безуспешно. Вдруг она появляется в Нью-Йорке с пьесой, написанной, подумать только, от руки.

Томас удивленно уставился на него. Тут что-то было не так.

— От руки?

— Нет, не рукой Шекспира, — успокоил его литературный агент. — Ее собственной. Сначала она заявила, что написала пьесу как ответ Шекспиру, и спросила, можно ли получить на нее авторское право. Я понял, что дамочка врет, после того как прочитал первые десять строчек. Эта женщина скорее слетала бы на Луну, чем смогла бы их сочинить. Я ей позвонил и все высказал. Она обиделась, но через неделю перезвонила сама и призналась, что не писала этого, а лишь скопировала. Оригинал принадлежит перу Шекспира, и никто не знает о его существовании. Не смогу ли я придумать, как ей получить какие-нибудь авторские права, чтобы до конца дней своих больше не нужно было писать ни одной чертовой строчки? Я объяснил, что если автор пьесы действительно Шекспир, то пьеса является общественной собственностью, и ни у кого нет на нее никаких прав, если не считать ценности самой рукописи. «В таком случае мы должны ограничить круг тех, кто ее увидит, — сказала Блэкстоун. — Я могу получить права не на саму пьесу, но на издание ее. Надо бы позаботиться о том, чтобы все шло именно так». Я ей сказал, что сначала нужно очень тихо установить, что это действительно то, о чем она говорит. Блэкстоун попросила меня заняться этим и принесла страницы, переписанные ее рукой. Она не решилась даже снять с оригинала ксерокопию, опасаясь, как бы кто-нибудь не увидел. Отдать мне оригинал она категорически отказалась, так что у меня есть только копия. Значит, любые исследования ограничиваются самим текстом, а не составом чернил, возрастом бумаги и тому подобным.

— Кажется, я ничего не понимаю, — сказал Томас. — Пропала лишь копия, написанная рукой Блэкстоун, но она же не представляет абсолютно никакой ценности, разве не так? А оригинал по-прежнему остается у этой женщины. Так в чем же проблема?

— Да в том, что никто не должен об этом знать! — воскликнул Эсколм. — Если где-то будет бродить другая копия, то Блэкстоун никак не сможет сохранить содержимое пьесы в тайне. Дальше, не успеешь глазом моргнуть, как все это будет выложено в Интернет, станет общественной собственностью, и никто не заработает ни цента.

— Едва ли здесь речь может идти о больших деньгах, — начал Томас. — Определенно…

— Вы шутите? — не дал ему договорить Эсколм, повышая голос, а потом мышцы его лица напряглись и застыли. — Год назад на аукционе издание ин-кварто «Гамлета» ушло за двадцать миллионов долларов, а ведь это пьеса, известная вдоль и поперек, дошедшая до нас во многих экземплярах нескольких ранних изданий. Вы можете представить себе, сколько будет стоить единственная сохранившаяся копия утерянной пьесы Шекспира? Я не могу. Но тут дело даже не в стоимости самой рукописи. Авторские права считаются общественной собственностью, но владелец единственной копии будет грести деньги лопатой. Издатели и киношники начнут выстраиваться к нему в очередь, только чтобы взглянуть на нее одним глазком.