Жертва всесожжения - Лорел Гамильтон

Плечо у него уже зажило настолько, что он мог прикрыть глазарукой, скрыть от нас свои слезы, но голос у него был хриплым от слез – и открови.

Я не знала, что сказать. Отрицать, что я собираюсь быть ихпредводителем, вроде не очень удачная мысль, если учесть разбросанные здесьтела. Откажись я от этого предложения, Зейн может снова озвереть, и придетсяего убить. И меня пронзило, как укол, осознание, что мне убивать его нехочется. Из-за слез? Может быть. Но не только. Факт тот, что я убила их альфу,защитника, и ни разу не подумала, что станется с остальнымилеопардами-оборотнями. Мне не приходило в голову, что у них нет второго виерархии, который мог бы занять место Габриэля. Я уж точно не могу быть у нихальфой. Не покрываюсь я мехом каждый месяц. Но если таким образом удастсяудержать Зейна, чтобы он не рвал врачей в клочья, я согласна подыграть.

Когда прибыли копы, раны Зейна уже зажили. Он свернулсякалачиком, прижимая к себе бесчувственное тело Натэниела, как плюшевогомедведя, и гладил его волосы, все еще плача.

– Она нас защитит. Она нас защитит. Она насзащитит, – повторял он.

Я так поняла, что «она» – это я, и у меня слегка поехалакрыша.

Стивен лежал на узкой больничной кровати. Белокурые локоныСтивена были длиннее моих; они разметались по белой подушке. Тонкое лицо былоисчеркано крест-накрест грубыми розовыми и красными порезами. У Стивена былтакой вид, будто его вышвырнули сквозь оконное стекло – как оно на самом деле ибыло. Стивен, который вряд ли превосходил меня по весу на двадцать фунтов, непошел на попятный, и в конце концов Зейн выбросил его сквозь небьющееся стеклос сеткой. Как сквозь проволочную сырорезку. Человек бы от этого неминуемопогиб, и даже Стивен был очень, очень сильно ранен. Но он поправлялся. Я немогу скзаать, будто порезы заживали на глазах, – это было как распускаетсяцветок. Замечаешь, что это случилось, но как это происходит – не видишь. Яотвернулась на миг, поглядела опять на Стивена – и на один шрам уже быломеньше.

Черт, это здорово нервирует.

Натэниел лежал на другой кровати. Волосы у него были ещедлиннее, чем у Стивена. Наверное, до талии. Трудно судить, потому что я виделаего лишь в лежачем положении. Очень темно-рыжие волосы, почти каштановые, нотолько почти. Вроде красного дерева, и они лежали на белых простынях, какшерсть зверя, густая и блестящая.

Он был скорее смазлив, чем красив, и ростом был не большепяти футов шести дюймов. Волосы усиливали иллюзию женственности, но плечи былинепропорционально широки – отчасти от рождения, отчасти из-за поднятиятяжестей. Отличные плечи, но к ним бы нужен рост на полфута больше.

Раз он стриптизер в «Запретном плоде», значит, ему ужевосемнадцать. Лицо у него было худощавое, челюсть слишком округлая.Восемнадцать, но вряд ли больше. Может, он когда-нибудь дорастет до своих плеч.

Мы находились в двухместной палате изолятора – на этаже,который в большинстве больниц отводится для ликантропов, вампиров и прочегопротивоестественного населения.

Всех, кого администрация считает опасными. Зейн был быопасен, но копы его увезли с почти залеченными ранами. Его плсть вытолкнула моипули на пол вместе с отторгнутыми клочками органов. Вряд ли нам был нуженизолятор для Стивена или Натэниела. Насчет последнего я могла и ошибиться, но ятак не думала. В этом я вполне полагалась на суждение Стивена.

Натэниел еще не пришел в сознание. Я спросила, что с ним, иврачи мне рассказали, потому что все еще считали копом и потому что я спасла ихшеи. Благодарность – вещь чудесная.

Кто-то хорошо Натэниела выпотрошил. Не просто вспорол емубрюхо ножом, а еще и выпустил кишки на пол – на его внутренностях были найденыкусочки мусора. Были признаки серьезных травм и на других частях тела. Следысексуального насилия. Да, и проститутка может быть изнасилована. Для этогодостаточно, чтобы было сказано слово «нет». Никто, даже ликантроп, несогласится на секс, когда его внутренности валяются по полу. А может быть, егосначала изнасиловали, а потом попытались убитъ. Это чуть-чуть менее противно,чем если бы наоборот. Чуть-чуть.

На запястьях и лодыжках остались следы цепей. Кровавыеследы, будто он отбивался, и эти следы не заживали. Значит, использовались цепис высоким содержанием серебра, чтобы они не только держали, но и причинялиболь. Тот, кто это сделал, заранее знал, что будет иметь дело с ликантропом.Подготовился. И потому возникали некоторые интересные вопросы.

Стивен и Габриэль сводничали леопардов-оборотней – сдавалиих напрокат клиентам. Я понимаю, зачем людям такая экзотика, – слыхала,что существует садомазохизм. Оборотень выдерживает страшные травмы, так чтотакая комбинация имеет смысл. Но здесь уже были не просто сексуальные игры – отакой жестокости я не слышала, разве что у серийных убийц.

Я не могла оставить их без защиты. Даже без угрозысексуальных убийств – оборотень есть оборотень, тем более леопард. Пусть Зейнвалялся у меня в ногах и плакал, но есть еще и другие. Если у них нет стаи, нетэкземпляров альфа, то никто им не может приказать оставить Натэниела в покое.Раз нет предводителя, то может выйти так, что для этого их придется подчинятьили убивать по одному. Не слишком приятная мысль. Настоящим леопардам, в общем,плевать, кто там главный. У них нет стай, но оборотни – не звери, а люди. Этозначит, как бы они ни были независимы и просты в звериной форме, человеческаяполовина найдет способ усложнить жизнь. Если Габриэль своих ребят подбирал сам,то я не мргy верить, что они не попытаются снова добраться до Натэниела. Габриэльбыл психованный кот, и Зейн тоже не показался мне чем-нибудь другим. Кого жетут позвать на помощь? Конечно же, местную стаю вервольфов. Стивен – член стаи,его они обязаны защищать.

В дверь постучали. Я достала браунинг, положила на колени иприкрыла журналом. Это оказался номер «Дикой природы Америки» трехмесячнойдавности со статьей о медведях-кодьяках.

– Кто там?

– Ирвинг.

– Войди.

Я не убрала пистолет – на случай, если кто-то попытаетсяворваться из-за его спины. Ирвинг Гризволд – вервольф и репортер. Для репортераон неплохой парень, но он не так осторожен, как я. Когда я увижу, что он один,тогда и уберу пистолет.

Ирвинг улыбаясь распахнул дверь. Бахрома каштановых волосокружала его голову ореолом с блестящим солнцем лысины посередине. На маленькомносу сидели верхом очки. Он был коротышка и казался кругленьким, хотя не былжирным. И уж меньше всего был похож на страшного серого волка. Он даже и нарепортера не слишком походил – поэтому, наверное, и был таким прекрасныминтервьюером, но от репортажей с места событий его держали подальше – в камереон не смотрелся. Ирвинг работал на «Сент-Луис пост диспетч» и много раз меняинтервьюировал.

Он закрыл за собой дверь.

Я убрала пистолет.