Стёртая - Тери Терри

Улыбка соскальзывает с лица Пенни.

– Теперь вы видите, с чем мне приходится иметь дело, – вздыхает мама.

– Отчасти ребенок, отчасти строптивый подросток, – подытоживает Пенни. – Кайла, дорогая, позволь мне поговорить с твоей мамой. Почему бы тебе не пройти наверх?

Хлопаю дверью и плюхаюсь на кровать. Себастиана не видно, а Эми вернется не раньше, чем через два часа.

На туалетном столике лежит моя папка с рисунками. Я достаю блокнот.

Шок уже прошел, и пропавшие рисунки не беспокоят меня так сильно. Стоит закрыть глаза, и я вижу во всех деталях. Сделать копии не составит труда.

Беру карандаш, но получается плохо – мешает повязка на указательном пальце правой руки. Устроить эксперимент? Поработать левой рукой? Поначалу ощущение непривычное. Делаю несколько быстрых набросков. Появляется уверенность. Но вместе с тем не оставляет чувство, почти страх, что что-то не так, что если я продолжу, случится что-то нехорошее.

Однако остановиться я не могу.

Чистый лист – кто первый?

Доктор Лизандер. Главное – верно передать глаза. Они у нее изменчивые. По большей части скрытые, холодные, но временами она как бы выглядывает из-за них. И когда она так делает, то выглядит даже более изумленной, чем я.

Начинаю. Сначала неуверенно – рука еще не освоилась. Линии, тени… Постепенно приходит уверенность. Я работаю быстрее, точнее. Из-под карандаша на меня начинает смотреть доктор Лизандер. По рукам, шее, спине бегут мурашки.

Странно.

Левой получается намного лучше.

Какие-то голоса. Откуда?

Я откладываю карандаш и подхожу к окну. В саду стоят две девушки и паренек, все трое в школьной форме как у Эми: красно-коричневые джемперы и черные брюки. Прячу рисунок вместе с другими в ящик и иду к лестнице. Эми и мама в прихожей.

– Почему нельзя? – спрашивает Эми. – Мы просто немного погуляем.

– Мне это не нравится. Она еще не выходила из дома. А машины?

Конечно, снова говорят обо мне.

– Вообще-то я знаю, что выпрыгивать на дорогу перед машинами нельзя, – говорю я, сходя по ступенькам.

– Да ну вас! Раз так, забирай и иди. Только присматривай за ней получше.

– Знаю, мам, – говорит Эми и, когда мама уходит, тихонько добавляет: – Получше тебя знаю.

Она поворачивается ко мне.

– Пойдем, Кайла. Познакомишься с моими друзьями.

Я направляюсь к двери.

– Обуйся сначала.

Да, конечно. Эми находит кроссовки, в которых я приехала вчера из больницы, и ждет, пока я сражаюсь со шнурками. Мы выходим на улицу.

– Это Джазз. – Эми указывает на мальчишку. – А это – Хлоя и Дебс. Ребята, знакомьтесь – Кайла.

– А она клевая. Вот мне бы такую сестренку вместо моей, – говорит Хлоя. – А сколько ей лет?

– Хочешь что-то спросить, обращайся к ней, – отвечает Эми.

– Мне шестнадцать, – сообщаю я.

– Шестнадцать, а ее не целовали, – напевает Джазз, и у меня вспыхивают щеки.

Эми шлепает его по руке.

– Размечтался – такие девушки не для тебя. – Она оглядывается – наш дом уже почти не виден.

Джазз хватает ее за руку.

– Извините, мисс, пошутил. Вы меня прощаете?

– Наверно, – говорит Эми, и он обнимает ее за талию. Она высокая, но Джазз еще выше. У него широкие плечи и легкая походка. Теперь я вижу, что он уже не мальчишка, что ему, похоже, лет восемнадцать. В больнице у нас таких не было. Он другой, и дело здесь не просто в возрасте – у него особенная, озорная улыбка, какой я ни разу не видела ни у одного Зачищенного мальчика. Симпатичный парень.

Мы идем по деревне, там же, где ехали вчера на машине, только в противоположном направлении. Проходим мимо стоящих отдельно, как наш, домов, мимо растянувшихся рядами коттеджей с террасами, мимо паба с надписью «Белый лев» на вывеске. И останавливаемся возле указателя, на котором написано «Пешеходная дорожка».

– Прогуляемся? – предлагает Джазз.

Хлоя и Дебс идти дальше не хотят и прощаются.

Эми берет меня и Джазза под руку.

– Вперед.

Дорожка неровная, приходится смотреть, куда ставишь ногу, прежде чем сделать шаг. С одной стороны – высокие кусты, с другой – уходящие вниз поля со щетиной оставшейся стерни. Дорожка сужается, и Эми отпускает Джазза и держится только за меня.

Джазз выражает недовольство, но Эми быстро велит ему заткнуться, и теперь он идет впереди.

Мы поднимаемся все выше и выше. Дышать становится труднее. Поля и кусты сменяются деревьями, и я упиваюсь буйством красок – оранжевых и багряных листьев, серых и бурых стволов. Кое-где еще остались алые ягоды и колючие зеленые листья. Падуб?

– Желающим полюбоваться видом – сюда, – говорит Джазз.

Тропинка поворачивает, и нам открывается вид на лес и поля, сады, дороги и черепичные крыши.

– Смотри, Кайла. Отсюда видна вся деревня. А вон и наш дом. – Эми протягивает руку. – Видишь? Второй слева.

Я смотрю и вижу черепичную крышу и кирпичные стены нашего дома.

Мы садимся на лежащее на земле бревно. Джазз обнимает Эми сзади. Мне почему-то кажется, что обычно они приходят сюда одни.

Она толкает его локтем в бок.

– Ну что, Кайла? Как тебе с Дракошей? – спрашивает он.

– С Дракошей?

– Это он про маму, – уточняет Эми.

– Э…

– Все! Молчи! Достаточно этого «э». Я понял. Значит, ты уже заметила, что она отнюдь не святая, какой ее провозглашает реклама, но изрыгающая пламя мифическая зеленая бестия.

Я хихикаю.

– Ты к ней несправедлив, – возражает Эми. – Мама не так уж и плоха, нужно только узнать ее получше. Я раньше тоже боялась ее, но потом вдруг поняла, что она в порядке.

– Знаете, а мне кажется странным, что вы обе прямо вот так, сразу, называете ее «мамой», – говорит Джазз.

– А что тут странного? – спрашиваю я.

– Ты ведь только сейчас с ней познакомилась, так?

Эми качает головой.

– Не важно. С самого начала именно так тебе и говорят в больнице. Что папа и мама приедут и заберут тебя домой.

– Ребенок из конструктора, – говорит Джазз и тут же наклоняется, чтобы не получить от Эми оплеуху.

– Значит, для всех остальных мы другие, – заключаю я.

– Уникальные, – поправляет Эми.

– Моя особенненькая. – Джазз чмокает ее в щеку.

– В этой деревне нас таких только двое. Вот почему я так рада тебе. Теперь я больше не одна. А вот в школе нас дюжина или около того, из самых разных мест.