Рейксмузеум Амстердам - И. Кравченко

Мастер из Делфта Ян Вермер, работая в бытовом жанре, невероятно расширил его пределы. Художник был владельцем постоялого двора в центре города и неплохо знал человеческие нравы, но в живописи умел превращать реальность в поэзию. Ради этого он упрощал сюжеты своих картин, сводя их к передаче внутреннего отклика изображенного человека на какое-либо событие, на которое автор чаще всего лишь намекал.

На этом полотне запечатлена молодая женщина, читающая письмо, — мотив, не раз возникавший в живописи Вермера и других голландских художников. Но если обычно эпистола имеет отношение к любовному свиданию, то в данном случае дама явно ожидает мужа, поскольку по силуэту можно понять, что она беременна. На стене висит карта Голландии, распространенный атрибут голландского бюргерского дома того времени: маленькая страна превратилась в одну из ведущих мировых держав, и ее гражданам было чем гордиться, взирая на очертания родного края.

Наверное, муж изображенной уехал осваивать новые земли, может, и недалеко от собственного дома — голландцы буквально вручную приращивали территорию, отвоевывая сушу у моря, а благоверная ждет его. Юная жена слегка шевелит губами, читая заветные строчки. Она блаженно предвкушает встречу с супругом, и отсвет этого чувства лежит на ее лице. Во всей картине разлито такое спокойно-счастливое настроение, что, кажется, именно благодаря ему столь редкие в голландской живописи того времени голубые и синие тона выглядят теплыми. Впрочем, все дело в мастерстве Вермера: на белую стену сквозь невидимое окно небо бросает рассеянные солнечные отсветы, а синий стул — голубую тень, и нежный профиль женщины тает в световой дымке дня, когда бывает переменная облачность.

Ян Вермер Делфтский (1632–1675) Молочница. Около 1660. Холст, масло. 45,5x41

Кухарка, стоящая у стола и наливающая из кувшина в глиняную миску молоко, — вот и весь сюжет этой картины, от которой, однако, невозможно оторвать взгляд.

В данной работе проявился весь живописный талант Вермера. Художник любил чистые, насыщенные цвета, особенно желтый, синий, напоминающий о знаменитом делфтском фаянсе, и белый. Он помещал фигуры на фоне белой стены, которая служила своего рода экраном для остального изображения. Формы предметов мастер лепил мазками, но не такими выпуклыми, как, например, Рембрандт, и передавал любую фактуру: рыхлость и мягкость хлеба, глянцевитость фаянсового кувшина, шероховатость корзины, звонкость медного ведерка. Вермер позволяет ощутить даже, как льется долгой витой струей молоко или как бледным сиянием отсвечивает белая стена в лучах слабого северного солнца. Закончив «лепку» (позднее художника называли «гениальным гончаром»), он наносил на картину маленькие единичные мазки, точнее, светлые точки, в данном случае они видны на посуде, хлебе, женской кофте, отчего поверхность предметов выглядит светоносной.

Об особенностях вермеровского восприятия мира и его отображения написала историк искусства Н. Дмитриева: «Как будто вы надели волшебные очки, которые во много раз усиливают не остроту зрения, но чувственную восприимчивость к цвету, свету, пространственным отношениям, фактуре: все смотрится необыкновенно свежо и сильно. Или можно прибегнуть к такому сравнению: морские камешки выглядят мутными и мертвенными, когда они сухие, но погрузите их в воду — и они оживают: откуда берется яркая, богатая игра поверхности! Кажется, что Вермер проделывает нечто подобное с видимым миром, погружая его в особую среду, в какой-то чистейший озон или влагу, где исчезает мутная пелена, застилающая взор».

Ян Вермер Делфтский (1632–1675) Любовное письмо. Около 1669–1670. Холст, масло. 44x38,5

Вермер соединил в этой картине две темы, особенно привлекавшие голландских художников того времени: получение послания и занятие музыкой. Первая тема — письмо — позволяла психологически развить сюжет, углубить его, что так любил делфтский мастер. Вторая — музицирование — выразить гармонию человеческих отношений, к которой приводят совместные пение или игра на инструментах. В одной из своих работ живописец привел слова, написанные на латыни: «Музыка — спутник радости и врачеватель скорби».

Нарядно одетая дама держит в руке цистру, на которой, видимо, только что исполняла какую-то мелодию. Игра была прервана появлением служанки, принесшей письмо. Лицо хозяйки растерянно: тот, кого она ждала, скорее всего, не придет. О ком речь, подсказывают картины, висящие на стене: этот прием был излюбленным у голландских живописцев. На той, что внизу, изображено море с плывущим по нему парусником, намекающим на причастность этого человека к мореплаванию. Но у мачты корабля виден Амур, а само море в те времена символизировало любовь, моряк же — любовника, пускающегося в бурное чувство, как в путешествие по волнам. На верхней картине нарисован путник, одиноко уходящий по дороге. Теперь понятно, что даме не суждено встретиться с кавалером.

Вся сцена видна в проеме двери с откинутым занавесом, возле которого стоит стул с лежащими на нем нотами. Интерес к сложному, состоящему из разных помещений интерьеру Вермер заимствовал, скорее всего, у своего земляка де Хоха. Но сам по себе этот прием не слишком волновал художника: он использовал его, чтобы композиция, озаренная дневным светом и словно увиденная из темной комнаты, притягивала взгляд.

Антонис ван Дейк. Портрет Вильгельма Оранского и Генриетты Марии. 1641

Пьеро ди Козимо (1462–1521) Портреты Франческо Джамберти и его сына Джулиано да Сангалло. Около 1482–1485. Дерево, масло. Каждая панель 47,5x33,5

В творчестве этого представителя флорентийского кватроченто соединились ясность и подробность нидерландских картин, светлая, тонкая и экспрессивная живопись итальянских мастеров того времени и стремление возвысить человеческий образ, которое было свойственно Леонардо да Винчи.

На представленных парных портретах изображены мебельных дел мастер и музыкант Франческо Джамберти, основоположник династии зодчих и ваятелей да Сангалло, и его сын, архитектор, инженер и скульптор Джулиано. Перед отцом и сыном на нешироком парапете лежат предметы, символизирующие их занятия: у Джулиано — перо и циркуль, у Франческо — листок с нотами. К тому времени, когда сын попросил написать себя и отца, родитель уже умер, и художник изобразил его в профиль, как это часто делалось на посмертных портретах той эпохи. Джулиано сидит в более непосредственной позе и развернут к зрителю вполоборота, но если у его отошедшего в иной мир отца взгляд живой и вопрошающий, то сын выглядит отрешенным и погруженным в себя. На этом сложном психологическом контрасте и построены портреты, в которых родственники ведут внутренний диалог.