Огонь Ареса - Майкл Форд

«Что в этом имени?» — мысленно спросил он сам себя.

— Ну что ж, — сказал Сарпедон, делая жест рукой.

Лисандр заметил, что у него не хватает двух пальцев выше второго сустава — не было сомнений, что Сарпедон потерял их во время какой-то битвы.

— Тогда расскажи мне о драгоценном камне, который валялся на земле.

Лисандр пытался не выдать, как ему страшно.

— Давай же, говори начистоту. Я не люблю ни воров, ни забияк.

Лисандр еще крепче стиснул амулет в руке. В его ушах звучали слова матери: «Храни его как зеницу ока. И никому о нем не говори».

Неужели он не сумеет убежать от старика, если придется?

— Я не вор, — невольно выкрикнул Лисандр. — Этот амулет мне дала мама. — Он мысленно отругал себя: «Я и так уже сказал слишком много!»

— Я тоже не вор, — успокоил его Сарпедон. — Я только хочу взглянуть на него поближе. Даю тебе слово спартанца.

Что-то в голосе старика успокоило юношу. На плечи Лисандра свинцовой тяжестью навалился груз испытаний угасающего дня. Он почувствовал усталость и понял, что не выдержит новых столкновений. Лисандр опустил амулет в покрытую шрамами руку старого воина.

Сарпедон поднес амулет к глазам и, склонив голову, долго рассматривал его.

«Наверно, он его все-таки отнимет…» — пришло Лисандру в голову. Он затаил дыхание. Что тогда скажет мать? Поверит ли она ему или подумает, что он по неосторожности выронил амулет в поле?

Сарпедон осторожно вернул ему камень. Лисандр вздохнул свободнее.

— И где же илот нашел такую красивую вещь? — спросил мужчина.

В его голосе не чувствовалось угрозы, но на этот вопрос у Лисандра не было ответа. Он и так уже слишком много сказал. Молодой человек начал потихоньку продвигаться вдоль стены — подальше от спартанского воина.

По дороге Лисандр споткнулся, растянувшись в грязи, но поднялся и, не обращая внимания на жгучую боль, убежал в ночь. Только добравшись до края поселения илотов, юноша остановился. Ноги отказывались идти дальше.

Вперед его гнал страх, но когда сердце в груди забилось спокойнее, Лисандр снова почувствовал мучительную боль, ноги сводил судорога. Ему ничего не оставалось, как кусать губы и массировать стянутые узелками мышцы, надеясь, что судорога пройдет.

Наконец Лисандру хватило сил пройти по извилистой дорожке среди низких жилищ, которые его соплеменники называли домами. Поселение почти не изменилось с тех пор, как он был маленьким. Это было скопление низких глинобитных лачуг, расположенных близ реки. В воздухе стоял тяжелый запах животных и немытых людей. После изнурительного дня на полях царила тишина.

Теперь, когда страхи Лисандра улеглись, его обуревали тревожные мысли.

«Меня выследили? Неужели этот старый спартанец со шрамами разузнал, где я живу?»

Лисандр вспомнил о камне, который по-прежнему крепко сжимал в руке — Огонь Ареса. Он раскрыл одеревеневшие пальцы, и взглянул на лежавший у него на ладони амулет.

«Я чуть не потерял его», — подумал молодой илот.

Теперь алый камень казался почти черным, под ярким лунным светом на нем играли белые крапинки. Лисандр спрятал амулет в складках туники. Взявшись за дверь из необработанного дерева, он собрался с духом и вошел.

В единственной комнате лачуги было тепло, кожу стало покалывать. Последние угли догоревшего полена угасали на решетке.

— Мама? — тихо позвал он, стараясь дышать ровно. Никто не отозвался.

Лисандр тихо приблизился к огню, рядом с которым у стены стояла кровать матери. Он сам сколотил ее раму из кусков дерева, которые удалось стащить. Лекарь сказал, что его мать в столь плохом состоянии, что не должна спать на утрамбованной земле. Несколько месяцев назад кровать придвинули ближе к огню, надеясь, что тепло уймет боль у нее в груди.

Когда Лисандр подошел ближе, его пульс забился быстрее — что-то было не так. Он потрогал одеяла — кровать была пуста. Всматриваясь в угрюмую темноту, он оглядел комнату, но матери нигде не было видно.

Лисандр выбежал из лачуги. Ночь напоминала черное бездонное озеро, он слышал лишь тяжелое биение сердца в своей груди.

— Мама? — тихо позвал Лисандр. В ответ прозвучал стрекот цикад, облюбовавших окружавший поселение низкий кустарник. Юноша позвал громче: — Мама!

В одной из соседних лачуг кто-то недовольно проворчал в ответ.

В груди у Лисандра похолодело от страха, и он крикнул что было сил:

— Мама, где ты?

Рядом с лачугой раздался едва слышный стон.

«Мама!» Лисандр бросился в сторону, откуда прозвучал стон. Там, в беззвездной темноте, он обнаружил Атеназию.

Она сидела, прислонившись к стене глинобитной лачуги, рядом валялась опрокинутая пустая миска и немного чечевицы. На виске у женщины запеклась кровь.

Лисандр опустился на колени и прижал голову матери к своему плечу. Она так исхудала, что ему показалось, будто он держит маленького ребенка.

— Мама… тебя обидели? — заикаясь, спросил он. — Что случилось? Кто это сделал? — Юноша чуть не рыдал.

— Лисандр, никто не обижал меня, — вздохнула Атеназия. — Твоя глупая старая мать сама себе навредила.

Лисандр смутился, но голос матери успокоил его.

— Видно, я споткнулась обо что-то… — Мать поднесла руку ко лбу и поморщилась. — Я ударилась головой. Наверно, весь ужин пропал.

Лисандр почувствовал облегчение. Он обойдется тем, что осталось от ужина. Он бережно поднял мать на ноги.

Лисандр промыл во дворе остатки чечевицы и вернулся в лачугу. Снова горел огонь, отбрасывая во все стороны оранжевые тени. До наступления зимы надо будет починить крышу в тех местах, где потрескалась глина и частично отстала солома.

Атеназия снова легла в кровать. Лисандр промыл и перевязал ей голову.

Стоя на коленях перед огнем, он помешивал сухие целебные листья в кипевшем на медленном огне горшке. Пар жег Лисандру глаза, ему приходилось сдерживать слезы.

Мама болела уже несколько месяцев. Ее голубые глаза поблекли, кожа стала бледной, но сын видел в ней красавицу, какой она была прежде. Высокие скулы проступили резче, чем раньше, щеки провалились. Прежде каштановые волосы поседели и начали редеть. Но были по-прежнему длинными.

— Прости, — сказала Атеназия. — Впредь я буду слушаться тебя.

Лисандр улыбнулся. Зачерпнув чашкой немного лечебного варева, он, следуя совету матери Тимеона, добавил к нему мятного масла, чтобы Атеназии было легче дышать. Присев у кровати, он приподнял ей голову и медленно поднес чашку к ее губам. Мать отхлебнула глоток, и ее лицо исказилось.