Противостояние - Юлиан Семенов

— Понятно.

— Таким образом, вы до конца оценили высокую принципиальность фюрера, если покарать арийцев поручено вам, славянину?

— То есть как?

— Двадцать человек — из формирований Власова — будут переодеты в форму красноармейцев. Вместе с вами пойдут два моих офицера. Вы должны будете зверски вырезать, — отчеканил черный, — всех тех, кто ослушался приказа фюрера. Я развязываю вам руки: женщины — ваши, часы — ваши, золотые кольца — ваши. Ни один человек не должен остаться живым в той деревне, куда вас забросят.

— А потом? — охрипнув от внезапного страха, спросил Кротов.

— Вы правильно поставили вопрос. Нет, вас не уничтожат, чтобы на месте получить «доказательство красных злодеяний». Именно вас не тронут. И трех ваших спутников, которые станут командовать пятерками. Вы же — вы и трое ваших коллег — будете ходить из дома в дом и там, на месте, ликвидируете своих людей по мере того, как они завершат свою работу. После этого эвакуируетесь на двух мотоциклах в тот пункт, который известен лишь моим офицерам.

— А ваши офицеры ликвидируют нас, как мы — людей из своих пятерок?

— Вы еще более правильно поставили вопрос, Кротов. Не поставь вы этот вопрос, я бы приказал вновь изолировать вас, потому что понял бы вашу неискренность и желание перебежать к красным из немецкой прифронтовой деревни. Дело заключается в том, что мы придаем вам пять человек, которым мы верим. Да, да, верим… Однако они, в силу своих умственных способностей, лишь компрометируют нас своим сотрудничеством. Понятно? Вы ведь встречали в тюрьме тех славян, которые вызывали у вас брезгливость?

— Встречал.

— А почему они вызывали у вас брезгливость? — тихо, другим голосом спросил черный. — Объясните мне, пожалуйста, Кротов, причину возникшей у вас брезгливости по отношению к людям одной крови?

— Безмозглые. Быдло.

— Что такое «быдло»?

— Вроде стада…

— А еще?

— Все.

— А не вызвало у вас брезгливости то, что они были слишком русскими?

— Это тоже. Мужики.

— Вы тяготеете к европейской культуре. Так что учите язык, нам это нравится. Вы нам будете нужны — не считайте, что предстоит только та операция, о которой я вам сказал. Предстоят операции в России, как только мы отбросим варварскую лавину. Вы нам будете очень нужны, на кого-то надо опираться, не на спившихся же бургомистров… Ничего, как это у вас говорят, на ошибках учимся? Мы не боимся учиться на ошибках, мы их учитываем… Теперь последнее: какие у вас пожелания? Соображения? Может быть, вы намерены отказаться? Да, кстати: после завершения операции получите пятидневный отпуск в Берлин и премию, так что, — черный усмехнулся, — денег в ювелирном магазине фрау Пикеданц искать не придется.

— Спасибо. А соображение у меня есть…

— Пожалуйста.

— Каким оружием ликвидировать участников операции?

— Немецких изменников или ваших подопечных?

— И тех и других.

— Первый вопрос — не ваша компетенция, с участниками операции уже работают, у них русские ножи, русское оружие… У вас будет немецкое оружие. Убирайте ваших выстрелами из автомата, с контрольным, повторным выстрелом — гарантия смерти должна быть абсолютной.

— Так если я в деревенском доме одного пристрелю, другие всполошатся, думы-то у всех одинаковые…

— Далеко не у всех. Вопрос, подобный тому, который вы задали мне — по поводу вашей дальнейшей судьбы, — ни у одного из отобранных для операции не шевельнулся в голове. И потом два моих офицера будут создавать шумовой эффект, стрелять постоянно… Хочу еще раз предупредить: поскольку вы отвечаете за свою пятерку — никаких улик не должно остаться, ничего немецкого не должно быть с ними, никаких, словом, следов. Проверьте даже резинки в кальсонах — немецкие ли…

— Русские кальсоны на резинке не одевают. У нас на пуговице.

— Ну тогда я спокоен за успех дела, если вы так четки в мелочах.

Операция действительно прошла успешно, выступил Геббельс:

«Красноармейские варвары убивают немецких женщин и детей по заданиям своих комиссаров».

…Старуха Потанова, которая «просигналила» о картежниках, встретила Костенко настороженно.

— Она глуховата, — пояснил Жуков, — и потом к ней всегда сержант в форме ходит, участковый, она штатским не верит. Громче с нею говорите и удостоверение достаньте, она это любит.

Красный кожаный мандат с гербом и золотыми буквами «МВД СССР» действительно оказал на старуху моментальное действие. Она пригласила гостей в комнату, сунула недоштопанные чулки под подушку, смахнула со стола крошки на пол, обмахнула ладонью стул, подвинула Костенко, Жукову предложила табуретку.

— Матушка, — прокричал Жуков дурным голосом, — начальник по твоему сигналу из Москвы приехал!

— Из Москвы прилетают, — поправила его старуха тихим, вкрадчивым голосом: в отличие от иных, тугих на ухо, она говорила чуть что не шепотом.

— Я по поводу картежников, — прокричал Костенко.

Потанова, внимательно глядевшая на его лицо, увидела, видимо, как напряглись жилы на шее полковника — он кричал редко, с детства страдал ангинами, — усмехнулась беззубой, кошельковой улыбкой:

— А вы чего кричите, будто я глухая? Вы нормально со мной говорите.

— Вот змея, — заметил Жуков, — скучно ей…

— Чего? — спросила старуха, и лицо ее сделалось на какое-то мгновение растерянным — она не смотрела на Жукова, поэтому не смогла прочесть по губам его вопрос. — И ничего подобного!

— Я сказал — «хорошая ты старуха», — сказал Жуков, — а ты: «ничего подобного»…

— Матушка, — снова прокричал Костенко, — мы к вам по поводу картежников…

— Кнута ноне нет, — вздохнула старуха, — вот и играют. Раньше б шею свернули, и правильно б порешили, а сейчас цацкаются…

— Раньше лучше было? — прокричал утверждающе Костенко.

— А как же! Куда как! Порядок был…

— А пенсию раньше какую вам платили?

Старуха заливисто рассмеялась.

— Так я тогда работала, когда раньше-то было! Пенсия, понятно, ноне лучше. Плохо то, что страха нет.

— Вот по прежним-то хорошим временам мы сейчас тебя и повезем на допрос, — сказал Жуков, — будешь доказывать, что картежников видала, все подробности нам отдашь, а то за ложные показания привлечем…

— А ты меня чего пугаешь? — еще тише спросила старуха. — Я свои права знаю, зараз с тебя погоны-то сыму за такое отношение к трудящей! Ишь!

— Ладно, матушка, — остановил ее Костенко, — давайте-ка по делу. Вы что, подкрались к окошку?

— К какому еще окошку я подкралась?