Зверь с той стороны - Александр Сивинских

Оставшийся паренёк — лицо открытое, приветливое и серьёзное, плечи широкие, ноги колесом, кепка-восьмиклинка набекрень — протянул мне влажную марлевую салфетку с сильным запахом лекарств, и спросил у Милочки:

— Вам нужна помощь, девушка?

Она отрицательно помотала головой и поспешила прийти на выручку истекающему кровью кавалеру. От нежных прикосновений её добрых рук, умеющих не только холостить насильников, но и обращаться с ранеными товарищами, мне враз полегчало.

— Слушай, братишка, давай-ка начистоту. Вы вообще-то кто такие есть? — полюбопытствовал я, отнимая салфетку от лица. Салфетка успела приобрести насыщенный алый цвет, свойственный моей крови, имеющей высокий уровень гемоглобина.

— Дружинники народные, — хохотнул тот.

Я улыбнулся уголком рта, показав, что шутка оценена.

— А точнее?

Парень покопался в карманах и протянул мне твёрдый прямоугольник визитки.

— Хочешь узнать точнее, позвони по этому номеру. — Он подмигнул: — Ещё лучше будет, если зайдешь лично. Ты мне понравился, держался неплохо. Навык виден. Но видно и отсутствие тренировок, так? Или на пистолетик надеешься?

— Староват я стал для тренировок, ленив. Да и не думал, что придется ещё когда-нибудь руками махать, спасая жизнь и достоинство. — Я упрятал «беретту» подальше. — Но позволь узнать, дяденька, о каком пистолетике ты говоришь?

— Ни о каком, — быстро сказал косолапый, делая успокаивающий взмах рукой. — Обознался впопыхах. А тренировки забросил напрасно. Аморфность губит наше общество. Леность и покорность дуре-судьбе. В общем, приходи, если надумаешь. Деньги у нас платят хорошие, работа, как видишь, благородная. Да и в старики тебе рано записываться, девушка не одобрит. До свидания, — приподнял он кепочку, — простите, что опоздали.

— Бывай здоров, дружинник, — проводил я таинственного молодца напутственным словом.

И тут Милочка расплакалась всерьёз.

Дневник Антона Басарыги. 12 апреля, суббота.

Если уж и начинать дневник, то в день, чем-либо выдающийся из череды прочих, решил я. День Космонавтики — то, что нужно. Дата, наполняющая сердце патриота гордостью за славные свершения предков. Я — патриот, чего ничуть не смущаюсь. К космонавтике тоже имею кое-какое отношение. ВИК — аббревиатура моей специальности в реестре оконченного с блеском Вуза. "Воздухоплавание и космонавтика", — шутливо расшифровывали студенты и преподаватели. "Водоснабжение и канализация", — без малейшего намёка на веселье возражали им строгие факты.

Рассудила спорщиков запись в дипломе, разночтений не допускающая.

На первом курсе я был старшим в группе. За моими плечами вздымались год работы на заводе, служба в ВС России и рабфак. На фоне абитуры — семнадцатилетних мотыльков и мотылиц, зачастую не потерявших ещё прыщей и девственности, я, тёртый парень двадцати одного года, смотрелся если не Мафусаилом, то как минимум перцем. Мне так и говорили: "Да ты, Антоха, перец!" Неудивительно, что именно меня назначили старостой группы.

Моя родина, городок Старая Кошма, которую медленно, но верно всё глубже всасывает в себя урбанический спрут губернского центра, оставалась тогда ещё независимой административной единицей, посему мне, как иногороднему, полагалось общежитие. Общежитие стройфака, вотчины нашего ВИКа, подвергалось вялотекущему капремонту, и студиозусов — будущих строителей и дипломированных сантехников, расселили по чужим краям. Первый курс, как наименее распущенный, ввергли в пучину инжэка, где, как известно: "куда ни плюнь — девка". Вторая часть этого летучего выражения представляется мне человеконенавистнической и дискриминационной по отношению к женской половине человечества, и я приводить её здесь не буду. Тем не менее, девушек вокруг имелось в самом деле предостаточно. Известна ещё одна крылатая формула, характеризующая отношение студенток к такой важной составляющей нашей жизни, как секс. Её придется написать целиком.

Итак: "На первом курсе — никому-никому. На втором — никому, только ему одному. На третьем — только ему… ну, и ещё кое-кому. На четвёртом — всем-всем-всем. На пятом — ах, кому бы, кому?!" Если даже формула эта справедлива лишь для одной девушки из десяти, всё равно понятно, что в сексуальных приключениях недостатка у меня не было. Тем паче, самые задорные студентки-старшекурсницы в аккурат были близки мне как по возрасту, так и по темпераменту. И, кстати, вовсе не пугались "старого солдата и рабфаковца", подобно малюткам-однокурсницам. Однако, справедливости ради, следует сказать, что и среди последних встречались ой какие разные… Словом, интимная жизнь моя на первом курсе протекала бурно, была насыщена до предела и даже сверх того. На учебу времени практически не оставалось.

С грехом пополам, скользя по краю пропасти почти вслепую (половой беспредел, совмещенный с невоздержанностью в винопитии, зрение туманит — будь здоров!), я сдал летнюю сессию, имея по ходу несколько тяжёлых продолжительных разговоров с заместителем декана по младшим курсам. Упрятав зачётку с последней росписью преподавателя физики возле крошечной оценки «удовлетворительно», я твёрдо решил изменить жизнь.

С каникул я вернулся на две недели раньше начала занятий. Всё это время посвятил одному — выбиванию в личное пользование комнаты, свободной от сожителей. Всеми правдами и неправдами, лестью, пламенными речами, жалобными стонами, подкупами явными и косвенными мне удалось добиться своего. Комнату мне предоставили на этаже семейных студентов. Разумеется, в ней были прописаны ещё два паренька (меньше никак не выходило), но они присутствовали в ней только формально. Один снимал благоустроенное жилье со столованьем и прачечным обслуживанием в городе, за немалые деньги. Он был отпрыском состоятельных провинциалов. Другой жил, а вернее, сожительствовал, с «матушкой». Для непосвящённых: со старшей, чем он сам, любовницей, обременённой к тому же ребёночком. С сыном богатых родителей проблем не возникало; к альфонсу же приходилось наведываться раз в месяц, дабы распить совместно бутылочку винца. Иначе он, истосковавшись по студенческой вольнице, мог заявиться с этой самой бутылочкой в гости. Как водится, в наиболее неподходящее для того время.

Дела учебные сразу пошли на лад, удалось справиться и с чехардой половой жизни. Постоянной подружки пока не находилось, однако с беспорядочными контактами было покончено навсегда.

Под занавес третьего курса, когда взоры мои прояснились окончательно, я разглядел ЕЁ. Мы и раньше встречались, как-никак общага — она вроде казармы: все всех знают хотя бы в лицо. Но я, привыкший к лёгким победам над уступчивыми озорницами, считал Ольгу страшной задавакой, с которой мне ничего не светит. Она была девушкой открытой, общительной, щедро одаренной по всем статьям. Стройна, гибка, грациозна в движениях, крайне привлекательна лицом — серые глазищи, небольшой нос идеальной формы, брови вразлёт, необычно очерченный рот с приподнятыми в постоянной полуулыбке уголками красивых губ. Но в то же время была она как бы над всеми. От неё исходил какой-то непонятный магнетизм, будоражащий синапсы, отвечающие за сферу любовного томления, заставляющий чувствовать себя мужчиной-героем, мужчиной-рыцарем, поэтом; было в ней что-то колдовское, царственное, что ли, — словно неуловимый отблеск изначальной чувственности праженщины Лилит. Парней возле неё вилось предостаточно, гораздо больше, чем хотелось бы мне. К счастью, всех их она умела держать на расстоянии. Или, скорее, на привязи. На этаком незримом волшебном ремешке — потянет еле-еле, и породистый волкодав танцует на задних лапках, с обожанием заглядывая ей в глаза, цыкнет — и вот он уже послушно трусит за ней следом, в глубине души лелея безумную мечту облизать руки прекрасной хозяйки. Мне иногда казалась что она — ведьма.