Восьмая жизнь Сильвестра - Александр Васильевич Сивинских

Александр Сивинских

Восьмая жизнь Сильвестра

Восьмая жизнь Сильвестра

Похоронив под приметной рябинкой своего человека, Сильвестр запил горькую.

В дело шло всё. «Красная шапочка» на боярышнике или перце; стекломой «Хрусталик» из пластиковых канистр; метиловая до синевы «тормозуха» с ближайшего птицедрома, где техником служил одномышник Сильвестра Цыган; остатки человеческого «Гленфиддика» – торфяного, как Гримпенская трясина… и, конечно же, валериана на перваче. Последняя – в таких количествах, что впору словить бесконечный, под завязку заполненный мартовскими драками, любовными томлениями, покражей телячьей печени и медитативным лизанием пылающих колоколец глюк. Благое, пусть и воображённое избавление от кошмара внезапной потери.

Но глюк не ловился.

Зато поймалась тяжесть в правом боку под рёбрами – там, где печень. Своя, не телячья.

Тоска тоской, да только и разменивать восьмую, предпоследнюю жизнь на цирроз Сильвестру как-то не мурлыкалось. Собрав оставшиеся ёмкости с алкоголем в котомочку, он отправился к заветной рябинке да и вылил всё богатство у западной стороны аккуратного холмика, приговаривая: «Тебе-то уже не повредит».

Человек под холмиком лежал покойно, не бранился, не ворочался. Видать, и впрямь не вредило ему спиртное. Сильвестр постоял ещё немного, вывел когтями на нежной рябиновой коре глиф «хвосттрубой» (вышло кривовато, но под холмиком и на это не осерчали) да и двинул прямым ходом в больничку.

В больничке подвизался другой его одномышник, Кузьма. Мордатый, вальяжный и хоть полностью беспородный, но с габитусом коренного сибиряка. Специализировался на окоте и сопровождении беременности – всегда был падок до бабьих нежных мест.

Сидеть в компании с круглопузыми кошечками, ожидая приёма, Сильвестр стеснялся, поэтому упросил хорошенькую полосатую ветсестричку вызвать Кузьму в когтилку. Обошлось это в пакетик сушек со вкусом ягнёнка и минут десять ожидания.

Кузьма влетел в когтилку как молоденький, начисто забыв о солидности. Сгрёб Сильвестра в крепкие объятия, начал мять и гулко колотить по хребту – так, что в больной печени откликалось. Сильвестр не отставал: знай наших, интеллигенция! Набаловавшись, друзья расцепились и повисли на обмотанных пеньковым шнуром столбах. Будто в детстве.

– Ну, рассказывай, отец, зачем пожаловал? – спросил Кузьма. – Решили-таки с Буськой котяток завести?

– Нет, – коротко мотнул головой Сильвестр. – Я по другому вопросу. Ливер у меня того… Кажись, серьёзно.

Диагнозы он мог ставить и без докторской помощи. Образование получал там же, где Кузьма, только после выпуска пошёл не по женской части, а по военной. Впрочем, недолго врачевал он солдатиков: яростная идиосинкразия к подчинению быстро сделала его врагом начальства. Да таким, что главный тогдашний супостат, полярные лисы – и те могли позавидовать.

– Ясно. – Кузьма враз сделался деловит. – Жизней много осталось?

– Две. Считая эту.

– Экий ты, отец, расточительный, – укорил друга бабский дохтур. – Ну да ладно, для современной ветеринарии нет ничего невозможного. Сколько денег наскребёшь?

Сильвестр прикинул, сказал. Усы у Кузьмы поникли.

– Негусто, отец, негусто. За такую сумму мы тебя только кастрировать сможем. Да и то без наркоза. – Он невесело хохотнул. – А если дом продать?

– Дом дедовский. Не продам! – зашипел Сильвестр.

– Ладно, ладно. Тогда другой вариант. Совершенно бесплатный, но не вполне безопасный.

– На халяву и вискас – стерлядь. Предлагай.

– Всегда ты был рисковым, отец, – не то похвалил, не то упрекнул друга Кузьма. Спрыгнул со столба и принялся расхаживать по комнате, подёргивая кончиком хвоста. Волновался. – В общем, так. Есть одна конторка. По документам частная, а на деле государственная. Занимается всякими интересными да перспективными, но сомнительными с точки зрения морали и законности проектами. Одно из направлений – полное возвращение потраченных жизней.

Сильвестр от неожиданности аж присвистнул: у человека своего, покойничка, научился.

– Ох ты ж, в пёсью конуру! С господом богом решили поспорить?

Кузьма развёл лапами.

– Решили, ага. Так вот, им нужны добровольцы.

– Ну, это понятно. Я буду первым?

– Разогнался! Нет, конечно. На мышах, на собачках да на помойных бродяжках больше года тренировались.

О результатах тренировок Сильвестр предпочёл не спрашивать, спросил о другом:

– Ты-то каким боком к этому делу притёрся?

– Конкретно к этому – никаким. Только у них ведь и другие проекты имеются. В аккурат по моему профилю.

– И этот кот называет меня рисковым! – восхитился Сильвестр, поневоле припомнив, что злые языки врали, будто Кузьма за хорошую мзду может не только принять роды, но и утопить нежелательных слепышей. – Куда идти-то?

– Никуда. За тобой заедут, – сказал Кузьма. Он вдруг заторопился. – Бывай, отец. Пора мне. Девочки ждут. А в их положении терпеливость – далеко не главное достоинство.

– Бывай, – сказал Сильвестр. – Девочкам привет.

Кузьма несильно ткнул его лапой в плечо и ушёл, лупя себя хвостом по бокам. Понять его было можно. Не каждый день друга на опыты сдаёшь.

Заехали за Сильвестром ввечеру. Он подрёмывал, прижимая лапы к ноющему правому боку, когда в дверь забарабанили, будто не замечая звонка. Сильвестр встал, наскоро протёр усы и уголки глаз, открыл круглое окошечко в двери. На крыльце приплясывал в нетерпении рыжий, будто дикий лисовин, котяра. На голове у него возвышался блестящий антрацитом шапокляк с лазоревой лентой, залихватски сдвинутый к левому уху. Кожаная жилетка распахнута, яловые сапоги в гармошку. Типичный ухарь с Бездушного Конца. Встретившись взглядом с Сильвестром, рыжий ухмыльнулся, продемонстрировав железные коронки на клыках.

– Что, барин, извозчика на тот свет вызывали? – поинтересовался он голосом, которым только «Атас, братва!» кричать.

Сильвестр открыл дверь и выработанным за армейскую карьеру тоном проскрежетал:

– Прекрати кривляться, боец. Доложись по команде.

Морда у рыжего стала кислой. Он поправил цилиндр и сказал:

– Господин Сильвестр? Приказано доставить вас. Куда следует.

Заключительная фраза, понятно, была призвана отыграть ситуацию в пользу ухаря, но Сильвестр и вибриссой не повёл. Пугал один такой…

– Поехали, – сказал он сухо.

На улице их ждала пролётка, запряжённая парой механических дроф. Птицы были новейшей служебной модели – компактное крепко сбитое тело, укороченная шея, клювастая башка с яркими глазами-прожекторами и главное украшение – голенастые ноги полированной стали с могучими шишками суставов и огромными когтистыми лапами. Рыжий взлетел на облучок, Сильвестр с куда меньшим проворством вскарабкался в пассажирскую люльку.

Свистнул хлыст, дрофы сорвались с места.

Скорость у пролётки оказалась запредельной. Пневматические клапаны оглушительно хлопали, блестящие смазкой сочленения двигались во всё возрастающем темпе. Стальные когти выбивали из брусчатки длинные искры. Флогистоновые котлы в животах дроф издавали почти орлиный клёкот, перья под набегающим воздухом пели торжествующий гимн стремительности. Ухарь вертелся на облучке вьюном, а хлыстом выписывал такие петли, что Мёбиус с Эйлером свихнулись бы, возьмись переводить их в математические формулы. Поразительное дело, шапокляк с лазоревой лентой не свалился во время этой дикой гонки! Так и сидел на рыжей башке, будто приклеенный.

Они обогнули центр города, махнув через кварталы смешанного заселения, где слышалось потявкивание енотов да уханье сов и филинов, затем миновали собачье гетто, где густой псовый дух поневоле заставлял шерсть вставать дыбом, а когти нестерпимо чесались от желания располосовать чью-нибудь плоть. И ведь не был Сильвестр расистом,