Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

- У тебя есть еще чемоданы? - спросил Эдуард.

- Конечно, есть! - ответила вместо меня Донна. - Она жеженщина!

Эдуард хохотнул - скорее это был его собственный смех, а неТеда. Тихий и циничный звук, который заставил Донну поднять на него глаза, аменя почувствовать себя лучше.

- Анита не похожа ни на одну женщину, которую ты видела.

Донна глянула на него еще раз. Эдуард специально сказалименно так. Он поймал ее на ревности, как и я, и теперь играл на этом. Такимобразом он мог объяснить мою странную реакцию на помолвку без риска разрушитьсвою легенду. Наверное, его можно было понять, но он тем самым еще и намекал намое недостаточно светское поведение. Он настолько дорожил своей легендой, чтобыл готов дать Донне думать о нас как о бывшей паре. Ни у Эдуарда, ни у меня небыло за всю нашу жизнь ни единой романтической мысли насчет друг друга.

- Есть у меня багаж, - сказала я.

- Вот видишь? - Донна потянула его за руку.

- Все стволы в сумку не влезли бы.

Донна осеклась, обращаясь к Эдуарду, потом медленнообернулась ко мне. Мы с Эдуардом остановились, потому что остановилась она.Глаза у Донны были чуть расширены, и, кажется, у нее перехватило дыхание. Онасмотрела на меня, но не в лицо. Будь она мужчиной, я бы могла сказать, что онауставилась на мою грудь, но на самом деле она не на нее смотрела. Проследив заее взглядом, я увидела, что куртка у меня чуть отошла назад слева и виденпистолет. Наверное, это случилось, когда я поправляла сумку на эскалаторе.Небрежно с моей стороны. Обычно я очень осторожна и на публике свой арсенал непоказываю. Я передвинула сумку, и куртка закрыла кобуру, как упавший на местозанавес.

Донна коротко вздохнула, заморгала и посмотрела мне в лицо.

- У тебя в самом деле пистолет. - Голос был несколькоудивленный.

- Я же тебе говорил, что она без него не ходит, - сказалЭдуард.

- Знаю, знаю... я просто никогда не видела женщину,которая... ты так же легко убиваешь, как Тед?

Очень разумный был вопрос. Значит, она больше вниманияобращает на настоящего Эдуарда, чем я о ней думала. И потому я ответила честно:

- Нет.

Эдуард прижал ее к себе, предупреждая меня взглядом поверхее головы:

- Анита не считает, что оборотни - животные. Она думает, чтоих можно исправить. Поэтому она иногда бывает слишком щепетильна.

Донна пристально смотрела на меня:

- Моего мужа убил вервольф. Убил на глазах у нас с Питером.Питеру было всего восемь.

Я не знала, какой реакции она ожидает, и потому неотреагировала. Лицо мое выражало заинтересованность, но никак не потрясение.

- А как вы спаслись?

Она медленно кивнула, поняв вопрос. Вервольф разорвал еемужа на глазах жены и сына, но они остались живы, а муж - нет. Что-топроизошло, что-то, что спасло их.

- Джон, мой муж, зарядил ружье серебряной дробью. Принападении он ружье выронил. Он ранил оборотня, но легко. - Взгляд у нее сталотрешенным, она вспоминала. Мы стояли в светлом зале аэропорта - три человека,окруженных тишиной и приглушенными голосами, а Донна не сводила с насокруглившихся глаз. Ни к чему было смотреть на Эдуарда, я и так знала, что унего такое же бесстрастное лицо, как у меня. Она замолчала, ужас в ее взглядедалеко еще не померк, и это говорило о том, что худшее впереди. По крайней мередля нее. Во всяком случае, из-за чего-то она по-прежнему испытывала чувствовины.

- Джон только за неделю до этого показал Питеру, какстрелять. Он был такой маленький, но я позволила ему взять ружье. Позволила емузастрелить монстра. Я позволила ему стоять перед этой тварью, а сама скорчиласьна полу, не в силах шевельнуться.

Вот в чем был истинный ужас для Донны. Она допустила, чтобымаленький сын ее защитил. Позволила ребенку взять на себя взрослую рользащитника перед лицом кошмара. Она провалила главное испытание своей жизни, аПитер выдержал экзамен на взрослость в самом нежном возрасте. Неудивительно,что он ненавидит Эдуарда. Он заслужил право быть мужчиной в доме. Заслужилкровью, а теперь его мать хочет выйти замуж второй раз. А вот фиг ей.

Донна повернула ко мне измученные глаза. Она заморгала,будто с болезненным усилием выдергивала себя из прошлого. Она никак не примириласьс трагическим случаем, иначе бы он так живо не напоминал о себе. Когданаступает примирение, то о самом страшном горе рассказываешь без эмоций, так,будто оно стряслось с кем-то другим. Но даже смирившись, можешь поведать оминувшей истории, как об интересном происшествии. Я встречала копов, которыелишь в пьяном виде могли выдать в разговоре боль о пережитой трагедии.

Донна страдала, Питер страдал. Эдуард не страдал. Япосмотрела на него, мимо искаженного болью лица Донны. Он уставился на меняпустыми глазами спокойного, выжидающего хищника. Как он смеет вот так влезать вчужую жизнь! Как смеет усугублять их страдания! Ведь как бы теперь ниповернулось, женится он или нет, они будут страдать. Все будут страдать, кромеЭдуарда. Хотя, быть может, тут я могла бы вмешаться. Если он испоганил жизньДонне, я смогу испоганить жизнь ему. Ага, эта идея мне нравилась. Устрою ядождь над его парадом!

Наверное, мой замысел отразился у меня в глазах, потому чтоЭдуард чуть прищурился, и на миг я ощутила в позвоночнике холодок, который онумел навевать одним своим взглядом. Он был очень опасен, но ради защиты этойсемьи я проверю, какова степень его угрозы, а заодно и моей тоже. Наконец-тоЭдуард нашел, чем достать меня настолько, чтобы я нажала бы на кнопку, которуюне хотела трогать. Он должен оставить в покое Донну и ее семью. Должен уйти изих жизни. И я заставлю его это сделать, а не то... Когда имеешь дело сЭдуардом, есть единственное "а не то". Смерть.

Мы смотрели друг на друга поверх головы Донны, пока онприжимал ее к своей груди, гладил ей волосы, говорил какие-то ласковые слова.Но его лицо и взгляд были обращены только ко мне, и пока мы смотрели друг надруга, я не сомневалась, что он знает мои мысли. Он понимал, к какому я пришлазаключению, хотя вряд ли догадывался, почему его интрижка с Донной и ее детьмистала соломинкой, сломавшей спину верблюда. Но достаточно было видеть еговзгляд. Пусть ему и невдомек почему, но он знает, что этот траханый верблюдразломался надвое, и единственное, что ему остается, - выполнять то, чего я отнего хочу, или же погибнуть. Именно так - я бы это сделала. Я знала, что могуприцелиться и застрелить Эдуарда, причем не для того чтобы ранить, а убить. Этовызывало холодную тяжесть в груди, но вселяло уверенность, которая позволялачувствовать себя сильнее - и чуточку более одинокой. Эдуард не раз спасал мнежизнь. И я не раз спасала ему жизнь. Но... но... Я буду тосковать без Эдуарда,но я его убью, если придется. Эдуард гадает, почему я так сочувствую монстрам.Ответ простой: я сама монстр.