Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

- Это не облегчение, - сказал он слишком безразличнымголосом.

- Ври больше, - ответила я. Хотела сказать это тихо, но шумаэропорта был как океанский прибой - громкий и неумолчный.

Он посмотрел на меня своими безжалостными глазами и слегкакивнул, признал, что ему стало легче, когда я прилетела. Может, он бы и выразилэто словами, но вдруг рядом с ним появилась женщина. Она улыбнулась, руки ееобхватили Эдуарда и прижали к себе. Выглядела она на тридцать с чем-то, старшеЭдуарда с виду, хотя его точный возраст я не бралась бы определить. Короткиекаштановые волосы, деловая прическа, но ей она шла. Почти без косметики, но всеравно красива. Морщинки у глаз и около губ заставили меня добавить ей еще летдесять. Она была пониже Эдуарда, выше меня, но все равно маленькая, хотя слабойне казалась. Загара на ней было больше, чем требовалось бы для здоровья, что,наверное, и объясняло морщины на лице. Но в ней чувствовалась спокойная сила,когда она улыбнулась мне, держа Эдуарда под руку.

Джинсы на ней сидели очень аккуратно, наверняка она ихгладила, белая безрукавка была с таким вырезом, что пришлось надевать кружевнойтоп, а в руках она держала коричневую сумочку величиной почти с мой саквояж. Намиг я подумала, что Эдуард и ее встретил с самолета, но что-то было в нейслишком свежее, неспешное. Нет, она не сошла сейчас с самолета.

- Я Донна. А ты, наверное, Анита. - Она протянула руку, и яее пожала. Рукопожатие у нее было твердым, и рука не вялой. Рабочая рука. И оназнала, как пожимать руки. Редко кто из женщин владеет этой наукой. Она мнесразу понравилась, инстинктивно, и так же сразу я не поверила этому чувству.

- Тед мне много о тебе рассказывал, - сказала Донна.

Я поглядела на Эдуарда. Он улыбался, и даже глаза у негосмеялись. Выражение всего его лица, поза изменились полностью. Он чутьссутулился, улыбка стала ленивой, он просто излучал шарм рубахи-парня."Оскара" ему за лучшую роль - будто он с кем-то кожей поменялся.

Я поглядела на Эдуарда-Теда и переспросила:

- Он тебе много обо мне рассказывал?

- О да! - произнесла Донна, беря меня за руку выше локтя, ноне выпуская Эдуарда. Наверняка она любит прикосновения. Мои друзья-оборотниприучили меня к этим постоянным ощупываниям, но все равно я не слишком этолюбила. Какое, черт побери, имеет отношение Эдуард - то есть Тед - к этойженщине?

Эдуард заговорил, слегка растягивая слова по-техасски, будтоэто был почти забытый старый акцент. У самого Эдуарда никакого акцента не было.Голос чистейший и практически неопределимый, в нем совершенно не чувствовалосьязыковых интонаций тех мест, где Эдуард бывал, и тех людей, с которыми онобщался.

- Анита Блейк, я рад представить вам Донну Парнелл, моюневесту.

Челюсть у меня отвалилась до пола, и я так и уставилась наЭдуарда. Обычно я стараюсь вести себя утонченнее... черт с ним, хотя бывежливее. Я знала, какое удивление - да что там, шок - выражалось на моем лице,но ничего не могла поделать.

Донна рассмеялась, и это был хороший смех, теплый и чутьсдавленный, смех доброй мамочки. Она стиснула руку Эдуарда:

- Тед, ты был прав. Чтобы видеть ее реакцию, стоилоприехать.

- Я ж тебе говорил, лапонька, - сказал Эдуард, приобнимая ееза плечи, и влепил ей поцелуй в макушку.

Я захлопнула рот и попыталась прийти в себя. И только смоглапромямлить:

- Это... потрясающе. Я на самом деле... я... - Наконец япротянула руку и сказала: - Поздравляю.

Но улыбнуться не смогла.

Донна воспользовалась рукопожатием, чтобы притянуть меня вобъятия.

- Ты ни за что не поверишь, но Тед говорил, что он все-такирешился полезть в петлю. - Она опять обняла меня и засмеялась. - Боже мой,девонька, я никогда не видела, чтобы человек так ошалел.

И вновь вернулась в объятия Эдуарда, к его улыбающемуся лицуТеда.

Мне в актерском ремесле до Эдуарда куда как далеко.Понадобились годы, чтобы выработать каменную морду, а уж насчет лгатьвыражением лица и жестами и речи не было. Так что я сохранила непроницаемоелицо и попыталась глазами показать Эдуарду, что жду от него объяснений.

Чуть отвернувшись от Донны, он улыбнулся мне своей легкойзаговорщицкой улыбкой. Это еще сильнее меня взбесило. Эдуард радовался своемусюрпризу, черт бы его подрал!

- Тед, что за манеры! Возьми у нее сумку, - сказала Донна.

Мы с Эдуардом уставились на небольшой саквояж, который ядержала в левой руке. Он выдал мне улыбку Теда, но реплика принадлежалаЭдуарду:

- Анита предпочитает носить свой груз сама.

Донна посмотрела на меня так, будто этого не могло быть.Возможно, она не так сильна и независима, как кажется с виду, или еще лет надесять старше, чем мне показалось. Другое, понимаете ли, поколение.

- Тед правду говорит, - сказала я, чуть излишне подчеркнувголосом его имя. - Я сама ношу свой багаж.

Донна посмотрела так, будто хотела исправить мое очевидноезаблуждение, но вежливость помешала. Это выражение лица (но не молчание)напомнило мою мачеху Джудит и увеличило возраст Донны где-то за пятьдесят. Либоона чудесно сохранившаяся женщина пятидесяти с чем-то, сорока с чем-то, либо ейтридцать с чем-то, а морщины от солнца ее старят. Совершенно непонятно.

Они зашагали по залу ожидания передо мной рука об руку. Япошла за ними, но не потому, что саквояж был слишком тяжел, просто мне надобыло прийти в себя. Я видела, как Донна утыкается головой в плечо Эдуарда,поворачивается к нему лицом, улыбается, сияет. Эдуард-Тед нежно наклонял к нейлицо и что-то шептал, а она смеялась.

Меня аж замутило от всего этого. Что позволяет себе Эдуард,как он обращается с этой женщиной? Или она тоже наемный убийца и столь жехорошая актриса? Почему-то я в это не верила. А если она действительно та, кемкажется - женщина, влюбленная в Теда Форрестера, которого вообще нет на свете,- то я, фигурально говоря, готова была набить Эдуарду морду. Как он мог втянутьни о чем не подозревающую женщину в свою легенду? Или (и эта мысль показаласьдикой) Эдуард-Тед действительно влюблен? Десять минут назад я бы сказала, чтоон не способен на глубокие чувства, но сейчас... сейчас я вообще ничего непонимала.

Аэропорт Альбукерка был исключением из выведенного мноюправила, что все аэропорты выглядят одинаково и не определишь, в какой частистраны и даже мира находишься - ты просто в аэропорту. Если есть какие-тодекорации, то они обычно берутся из другой культуры, как те морские пейзажи,что висят в барах, расположенных вдали от моря. Но здесь было по-другому. Вовсем ощущался привкус юго-запада. Многоцветная мозаика или живопись сдоминирующей бирюзой или кобальтом украшала почти все лавки и киоски. Наполпути от самолета до входа в аэропорт стояла небольшая палатка, в которойпродавались изделия из серебра. Толпа осталась позади, и шум вместе с нею. Мывышли в мир почти звенящей тишины, окруженной белыми-белыми стенами и огромнымиокнами. Альбукерк раскинулся за этими окнами плоской равниной в кольце черныхгор, похожих на театральные, в чем-то нереальные декорации. Жар давил даже приработающем кондиционере - то есть не было по-настоящему душно, но ты мог себепредставить, каково это на самом деле. Вокруг совсем чужой пейзаж, отчего я ещеострее чувствовала, что брошена на произвол судьбы. Единственное, что мненравилось в Эдуарде, так это его способность никогда не меняться. Он был таким,каким был, и вот сейчас по-своему, по-извращенному надежный, Эдуард подал мнетакой крученый мяч, что отбивай как хочешь.